00:20

Танец

Давненько я не брал в руки шашек)

Амбивалентное отношение к третьему сезону, и некоторые слова о нем дорогой  Eia вынудили меня написать эти две странички. Трагикомическая сцена, посвященная иллюзиям, тому, что по ту сторону от них, и, больше всего, смирению.

Как все помнят, во второй серии Шерлок признается, что любит танцевать и что перед свадьбой обучал Джона этому искусству.

читать дальше

Я все плутала по разнообразным частностям, взвешивала баланс, как вдруг прошлой ночью мы два часа проговорили о Шерлоке с подругой-психологом, что важно, никак не задетой фандомом и не знающей здешних презумпций.

Она была крайне разочарована новым Шерлоком. Она вообще не понимала, зачем ему меняться. И тут я конечно спорила: с самого начала мне виделась в Шерлоке острейшая потребность в другом знании о мире и другом знании о себе вместе с неспособностью поверить в истинность этого другого знания.

А потом она сказала то, что меня глубоко задело: дело не во внутренней логике этого мира, а в том, почему авторы создали именно такой мир. Она видит в принуждении Шерлока к социализации печальную неспособность современного человека к восхищению тем, что выше, уверенность в своем праве срыть любой холм, чтобы получилось отличное футбольное поле.
Почему нельзя почитать чужой дар, не пытаясь приспособить носителя этого дара к своим психическим потребностям? Потому, что главной потребностью как раз и является - убедить себя, что дара не существует, а существует набор психических аномалий.

Я совсем не хочу обвинять создателей (а частично и нас самих ))) в такого рода религии уравнения, но тот язык, на котором они говорят (мы говорим ))) - язык патологизации и тривиализации, редуцирующий нередуцируемую материю дара, с тем, чтобы каждый получил моральное полномочие его отрицать и бить его носителя по морде из высокоэтических соображений. Непричастность общечеловеческому порядку (как в плохом, так и в хорошем), неспособность быть "внутри" - вот главное преступление Шерлока, но эта непричастность вообще-то не бессердечие, а свобода для другого, предоставление места в себе - другому. Не только смертельному восточному ветру, который когда-нибудь унесет всех нас, но и другим ветрам, которые заставляют вещи сквозить и выпускают из застенка.



Шерлок и сам, кстати, не владеет другим языком, кроме языка редукции, отрезающего от него источники его собственной жизни - и потому с облегчением человека, надевшего камуфляж на поле боя, повторяет дурацкий (как уже очевидно) диагноз. И если мне хотелось, чтобы он изменился, то именно - освободившись от этого языка и от того, что вынуждает его держаться за диагноз.

К счастью, в мире "Шерлока" все же не один язык . Отсюда и чувство невероятного семантического и эмоционального хаоса, воцарившегося в этой вавилонской башне.

Так вот, в третьем сезоне с Шерлоком произошли решительные изменения, многие из которых сами по себе прекрасны. Но меня мучает чувство, что эти прекрасные вещи окружают страшный провал: научившись видеть то, что видно, он как будто перестал видеть неочевидное. И, опять-таки, я могу найти этому правдоподобные объяснения: как прекрасно сказала прекрасная  Eia, он предпочел любовь истине. Боюсь только, что нигде не меняют одно на другое. Но и любовь, и истина в последней глубине основываются на одном - нашей способности верить, то есть приводить к видимости невидимое.
Очень показательно, что решив сделать Шерлока человечным, создатели немедленно сделали его слепым. Таков наш социальный контракт.) Но Шерлок-то ему никогда не следовал.

С другой стороны, естественно, что у человека, так больно ударившегося о вновь открытую реальность, на миг пропала способность видеть даль. И, наверно, по-своему точно, что почти все взаимодействие с Магнусеном заключается в том, что Шерлок остолбенело смотрит в его неволшебные очки - раньше он играл в прекраснейшую из игр, теперь созерцает зло, бесконечный тупик.
В сущности Магнусен сам себя убил, именно тем, что верно определил болевую точку Шерлока. Это не Джон, которого тот научился любить. Это Майкрофт. Шерлок придумывает трюк с похищением ноутбука конечно не для того, чтобы сдать Майкрофта и британскую империю шантажисту, а, как верно понимает Магнусен, чтобы вынудить Майкрофта вступить в схватку с "допустимым злом". Магнусен убеждает Шерлока, что это невозможно, убеждает, не приводя никаких аргументов, опираясь только на то, что сам Шерлок не может верить Майкрофту. Действительно, ничто не позволяет ему думать, что Мэри не входит в лист "допустимых потерь".

Возможно, ледяное, но свежее дыхание дали вернется, когда Шерлок вернет себе Майкрофта - не тот парализующий кошмар, который он научился изгонять из своего дворца, а другого, невидимого, и только краем существующего во плоти.

@темы: Шерлок

На самом деле, мне уже неловко, что я выискивала в бедном третьем сезоне причины того, что случилось лично со мной очень давно, еще до выхода второго. Волшебство кончилось естественным образом - дело в моем собственном цикле переваривания волшебства. Шерлок - важен и любим, но целое этого мира распалось и, возможно, только это мешает мне вполне пережить барочное изобилие и барочный же гротеск нового сезона.

Остались частности - иногда прекрасные, иногда отвращающие. Но говоря о них, оказываешься в странной ситуации: зачем предъявлять свои сквики при чтении чужого фанфика? Странной еще и потому, что другая половина напоминает тебе твои собственные фанфики)) (прекрасное и отвращающее с чужим\своим никак не совпадает).



читать дальше

@темы: Шерлок Холмс

А что, теперь все и всегда будут бить Шерлока? Даже Билли скоро распояшется, развернет, так сказать, потенциал на улице подобранной неблагодарной гадины?

Возможно, от постоянных побоев бедняжка несколько поглупел, верней, сменил жанр детективной работы на "главное - ввязаться".

И я не могу даже сказать, что эта смена жанра психологически не обоснована. Шерлок, каким мы его видим сейчас, переживает непрерывное острое страдание, ту самую боль, о которой говорил Джим. Ум оно отнюдь не изощряет, вопреки обыденному мнению, а приводит именно к такого рода вегетативным реакциям. Раньше страдание было заморожено и морозильник открывался очень редко; сейчас он выключен, начало таять и неприятный запах потекшей плоти мы и наблюдаем в самой фарсовой форме, не слишком располагающей к сочувствию, хотя и в себе оправданной, (см. предыдущий пост ).

Авторы настаивают на своем праве много раз шутить ту же шутку - имеют право: иногда десятый оборот на месте вдруг возвращает человека в "это самое место" по-настоящему. Например, сцена смерти Шерлока была хороша - нужно иногда пройти по лестнице чуть дальше вниз и вверх, чем когда-либо позволял себе человек, предыдущая смерть которого была слишком хорошо подготовлена.

В ходе третьего сезона мы забрались внутрь Шерлока, подтвердили многие предположения, разобрались с амбивалентной ролью внутреннего Майкрофта, приказывающего действовать и парализующего всякое подлинное действие, увидели счастливый миг почти изгнания этого тиранического голоса любящим голосом Джона, дошли даже до того маленького мальчика, который, может быть, является единственным источником жизни уже для Майкрофта, то есть внутри Майкрофта тоже потоптались...

Проблема в том, что герой художественного произведения живет не внутри самого себя и не снаружи, а на самой границе внешнего и внутреннего как неких мировых возможностей, онтологических режимов.

Простейшее, но вечно действующее чудо анимации - сердцевина искусства. Картинки движутся так, что мы обретаем веру во внутреннее как таковое, во внутреннее как источник этого движения.

Естественно, это не значит, что поток сознания и прочие способы вывернуть внутреннее наизнанку - вредные изобретения. У Достоевского герои непрерывно роются в себе и других, но сама зачаровывающая мебиусность внутреннего\ внешнего и мучительная недоступность чужого\своего внутреннего, которая заставляет переживать его как страну обетованную, никуда не пропадают. Просто местоположение и легитимность границы ставятся под вопрос и обнаруживаются в неожиданных точках.

Чудо первого сезона было вызвано именно удивительной ассиметрией внешнего сюжета - детектива, выстроенного на цитатах и окрашенного самоиронией, и мрачного напора невыговариваемого внутреннего, которое требовало: "сделай что-нибудь со мной, это невыносимо". По крайней мере, у меня было так ))

Теперь же мы можем соглашаться с некоторыми объяснениями, и наотрез не принимать другие, но всякий раз имеем дело именно с предъявлением уже готового, препарированного внутреннего - однако когда оно просто так предъявляется, чудо анимации пропадает, внутреннее перестает быть внутренним, "умыслом самым тайным", в погоне за которым мы все - уроборосы ).
Здесь оказываются онтологически уравнены не создатели и фандом (это-то как раз нормально), а мир и разговоры по его поводу. Черная магия последовательно разоблачена.


Не могу сказать, что я обижена на авторов: разговоры о мире и, правда, не последний фактор, меняющий мир. Это не только с квантовыми частицами так. В процессе психотерапии героев (не всегда удачной) были потеряны терапирующие отношения со зрителем, перенос больше не работает, но ведь можно же просто смотреть фильмы) .

И сезон оказался не последний. Не знаю, что там будет с Мориарти, но Джону явно нужна помощь.

@темы: Шерлок Холмс

Уф, я посмотрела его.

И конечно прочитала, что говорят о нем некоторые прекрасные люди. Думаю о том, в какую сложную ситуацию попали создатели, фактически отважившись признать, что их герои им не принадлежат, что они сгущения фандомного и фантомного соляриса, чужие сны, и всегда - сны о чем-то большем. Именно это "нечто большее" они и решили оставить в целомудренной, извините, немоте, выставив вперед навязчивые и уже неприличные тумбочки (интересно, в фандоме еще шутят про тумбочки?). А люди оскорбляются, когда их приговаривают к стыдным удовольствиям - хотя этот стыд и неотделим от природы удовольствия - он указывает на его скрытую серьезность. Я не разделяю, но понимаю недовольство тотальным фарсом - присвоив наши фантазии, они лишили их этой тайной и стыдной серьезности - охранницы эроса.

Никакой прежний фансервис не сравнится с этими многоуровневыми и закольцованными отношениями - не с фандомом или не только с ним, а с самой природой человеческих желаний, которые требуют быть быть обойденными, чтобы мы по настоящему уперлись в их реальность. Но и обойти их можно, только о них ударившись.

И что им было делать?

Я, так же как все, наверно, испытывала неловкость, глядя на пытки Шерлока, на давно потерявшую невинность оплеуху Джона - но по мере движения к финалу, становилось все понятней, что здесь не эксплуатация "своей" аудитории, а ощупью продвигающаяся рефлексия этого нового положения дел, когда мы все - и авторы, и... другие авторы - внутри одного процесса дереализации, и продлить существование мира, можно только отдалившись от его тайны - обнажив ее физиологию.

Когда Джон последовательно вмазал Шерлоку во всех барах Лондона, это стало особенно очевидным )


Кстати, ничего обидного нет в поклоннице Шериарти с кольцом в носу - авторы ведь и себя видят такими же девочками с кольцом; нет больше первых и последних - потому и нет никакой отгадки у спасения Шерлока - она так же невозможна, как серьезная детективная линия (ну неужели она была раньше - когда все истории болтались на том единственном обстоятельстве что один всемогущий, но несчастный человек одержим другим?))

Серьезность этих историй была в другом - и смогут ли создатели найти доступ к ней, неизвестно. Но, в том, как персонажи нарочито натыкаются на свою формульную ограниченность и виновато шутят сотую шутку о том же , видна не тарантиновская ирония осознавшего свою онтологическую мощь жанра, а наоборот, какая-то новая печаль и новая растроганность.

Антидетективность расчетливо доведена до абсурда - конечно, у бомбы всегда есть кнопка, неудобно без кнопки-то! И у людей есть кнопка, и можно услышать слова прощения, на нее нажав - но это не отменяет того, что некто хочет услышать эти слова и желание его остается неутолимым, пока он жмет и жмет на кнопку.

Мы все делаем это, продолжая историю по обе стороны экрана. Спасибо за чувство неловкости - это ведь, в конце концов, чувство себя самого, хоть и в извращенной форме.

@темы: Шерлок

Прочла у культуртрегера stelazin про последние исследования эмпатии:

"Легко прельстится мыслью, что эмпатия и есть этичность. Это не совсем так.
Есть несколько очень недавних работ. Один молодой человек, который находился на принудительном лечении в психиатрических клиниках по поводу неконтролируемой агрессии, неоднократно задерживался полицией по поводу грабежей, драк, насилия. Ему был поставлен диагноз, который нам сейчас не очень важен, потому что с точки зрения обывателя это никакой не психбольной, а гнусная, жестокая, садистичная и аморальная мразь.
Этому человеку демонстрировались видеоролики со сценами насильственных или травматичных повреждений, как из художественных фильмов, так и документальные съемки с места катастроф. У пациента выявилась явная активация в отделах мозга, которые традиционно связывают с эмпатическим реагированием. В другом опыте группе людей демонстрировали серию коротких роликов,- кисть руки , неподвижно лежащая на столе; та же самая кисть, на которую давят ватной палочкой; рука, в которую втыкают иголку; как контроль- яблоко, в которое втыкают иголку. Что предсказуемо, наибольшее возбуждение вызывала сцена с иглой в руке. У разных людей активация была выражена в разной степени, по причине индивидуальных различий в способности к эмпатическому реагированию. После чего участники проходили ряд нейропсихологических тестов на выявление социальной осведомленности, этической компетентности, способности к сопереживанию, представления о приемлимом или неприемлимом насилии. Грубо говоря, измеряли моральность людей. И выяснилось, что люди, демонстрировавшие наибольшую активность отделов мозга на томограмме, оказались на двух противоположных полюсах при тестировании. То есть наибольшая активация «эмпатического мозга» была у самых этичных и высокоморальных и у самых аморальных и бессердечных.
Если вдуматься, то это очень логичная находка, но также и очень неожиданная. Это прямо противоречит традиционном психиатрическим взглядам на природу асоциальных патологий. Всегда считалось, и сейчас считается, и сам я был полностью в этом уверен, что все нарушения, которые можно условно отнести к «патологии морального чувства»,- социопатии, садистические перверсии, неспособность контролировать агрессивное поведение и тому подобное,- обязательно сопровождается патологическим снижением способности к эмпатии и сопереживанию. Это аксиома.

Но оказывается нет. Все они прекрасно понимают. Просто им это нравится.
И видимо, конечная наша эмпатия,- это двухкомпонентный процесс. Отдельно базой идет эмпатическое реагирование как способность понимать и переживать состояние других, а сверху уже прикручены морально-этические схемы и суждения.
Действительно, ни одно животное не способно радоваться несчастьям других (равно как и печалиться). Кошка может играть с обреченной мышью, хорек может увлечься и передавить больше кур, чем способен съесть, но они это не делают потому, что им нравится причинять боль и страдания. И уж тем более, никто кроме человека не способен проделывать это с особью одного с ними вида.
Святые подвижники и пыточных дел мастера,- это все чисто человеческое. И у тех и у других все очень замечательно с эмпатией. Это две стороны одной монеты. У них с моралью все по-разному.
А настоящее, первичное снижение эмпатии,- это скорее при патологиях ментализации, то есть при расстройствах шизоидного спектра. Аутисты, шизофреники, шизоидные расстройства личности. Этим людям очень не свойственно антисоциальное поведение. Асоциальное да, анти-социальное нет. Даже если брать относительно функциональных и адаптированных,- аспергеров и краевых шизоидов,- низкая эмпатия, низкий эмоциональный интеллект, алекситимия, аспонтанность- среди них обычны люди черствые, бесчувственные, холодные, избыточно рациональные. Среди них не бывает садистов. Чтобы получать удовольствие от чужого горя, нужно понимать чужое горе".



Мне всегда казалось, что активная потребность причинить боль для определенного типа людей - единственная возможность прикоснуться к другому, пережить взаимную связь. И это не всегда патология мозга, как в описанном выше случае. Дети, из детдома попавшие в приемные семьи, демонстрируют "плохое поведение", провоцирующее насилие, потому что насилие - единственный известный им способ близости.


Очевидно этот увечный способ переживания близости должен корреспондировать с неспособностью доверять. Сладострастие жестокости ведь и есть способ максимального контакта при минимуме взаимного доверия. "Ты меня ненавидишь и не можешь не ненавидеть, но тебе от меня никуда не деться". Доверие представляется обманом или самообманом. Садист (я естественно не про договорные с\м игры) ищет "истины", а истина обретается на дыбе.

Эта вера, что последняя истина - не в том, что человек делает, выпрямившись в полный рост, а в том, что он выплевывает вместе с зубами - поразительной силы соблазн. В нем есть своего рода глубина - чтобы верить в род человеческий, нам необходимы хоты бы пять праведников, о которых Авраам напоминал богу, то есть те, чья свобода оказалась сильнее природы. Мучитель чувствует себя испытателем природы, и природа для него всегда побеждает - человек превращается в кусок мяса; именно поэтому на природу нельзя опереться. Она вечно предает, но нельзя выиграть, играя против нее. Садист - всегда самоотрицатель.

Странно другое, когда мироощущение садиста становится вдруг фоновым мироощущением "простого" и тем паче претендующего на непростоту человека. Кажется, это случилось в России - впрочем, не буду съезжать на любимую тему: религию людей, верующих в то, что "жизнь, она такая".

Тот же stelazin, кстати, в другом посте пересказывает отличные исследования доверия: оказывается, высокая способность к доверию - показатель высокого же социального интеллекта, ее носители обладают гораздо большей гибкостью: их доверие кому-либо повышается и падает, в зависимости от поступающих данных. По сравнению с ними низкодоверяющие похожи на автоматы: одна и та же механизированная реакция, блокирующая отношения с миром.

Этот же эффект, кажется, работает в эстетических реакциях: читать стихи вообще можно только, если есть априорно высокое доверие к человеческому высказыванию, презумпция благоволения, иначе они превращаются в белый шум.

У меня есть знакомый, поразительно глухой ко всем видам искусства. Он с юности болен сильнейшей, хотя и вытесняемой тревогой и недоверием вместе с полной неспособностью контактировать со своими чувствами (что и неудивительно: чтобы купировать тревогу, приходится все дырки в трюме затыкать). Болен конечно не в медицинском смысле - напротив, он производит пугающее впечатление какой-то утрированной нормальности.


2. фандомное

"А настоящее, первичное снижение эмпатии,- это скорее при патологиях ментализации, то есть при расстройствах шизоидного спектра. Аутисты, шизофреники, шизоидные расстройства личности. Этим людям очень не свойственно антисоциальное поведение. Асоциальное да, анти-социальное нет. Даже если брать относительно функциональных и адаптированных,- аспергеров и краевых шизоидов,- низкая эмпатия, низкий эмоциональный интеллект, алекситимия, аспонтанность- среди них обычны люди черствые, бесчувственные, холодные, избыточно рациональные. Среди них не бывает садистов. Чтобы получать удовольствие от чужого горя, нужно понимать чужое горе".

-- Вот этот момент прояснил, почему мне никогда не верилось в "темного Шерлока": у него могут быть какие угодно проблемы с эмпатией, но в принципе нет отрицательной, садистической эмпатии - в этом отношении он радикально антидостоевский персонаж, в отличие от Джима. Не зря Холмса любил Набоков и, кажется, держал ролевой моделью (Представьте, что рассказы о Холмсе пишет не Уотсон, а сам Холмс )). .Шерлок - это дистанция художника; точка, откуда вещи собираются в композицию и именно "величию замысла" он вполне способен сочувствовать.


Кстати, пришлось не посмотреть, а скорей, прослушать еще двух Шерлоков, Elementary, и нового российского (пришлось - потому что это единственное, что скрашивает не чужому мне профессору математики проверку студенческих контрольных). В главном герое и там, и там невозможно было опознать Шерлока Холмса. Интересно, почему? Где проходят границы идентичности "вечного", то есть расхожего, образа? Что делает Гамлета Гамлетом, Дон Жуана Дон Жуаном?

Применительно к Шерлоку эту границу можно вольно описать через леви-строссовское выделение сырого\вареного как первичной бинарной оппозиции.
Шерлок - "вареный", оформленный, резко и необратимо отделенный от внешней среды - и какие бы скрытые драмы и зависимости не покрывала эта ясно проведенная черта, она есть и она его держит.

И американский, и российский Холмсы - сырые, невыделенные из мировой материи, их проблемы - обычные проблемы невротика, еще и щедро утопленного создателями в роковой любви к роковой Ирен Адлер. После их унылой роковой рутины понятно, как тонко Моффат и Гатисс сыграли эту обязательную программу, почти вывернув ее наизнанку.

@темы: фандомное

00:37

Я была на концерте Филиппа Жарусского в ММДМ.

Он исполнял, в основном, Порпора - репертуар кастрата Фаринелли. Фаринелли в тридцать два года бросил все, уехал в Мадрид и остаток жизни пел сходящему с ума испанскому королю.
Не хочется проверять так ли точно было, потому что в этом виде биографию прожигает огонь прототипа - история Давида и Саула, одна из самых прекрасных и безысходных историй вообще.
Может быть, эта история преследует меня, потому что мечталось быть Давидом, а выходишь Саул Саулом (
Но жаль, что невозможно оставить внутри черепной коробки это обволакивающее движение вокруг страдания и страсти - все ближе и ближе, теснее и теснее, и, тем не менее, воздуха между голосом и его предметом все больше - это выдох, а не вдох.

Чудесная природа этого голоса, не обремененного необходимостью изображать человека; голос не персонажа более или менее убедительного в слепом самовыражении, а того, кто слышит и понимает.
В этом зазоре - умещается весь мир, слово "вечность", пара коньков впридачу и даже любовь.

Лучше не бывает.

Особенно когда хуже не бывает.



"где современный человек изображен довольно верно"
- не забавно ли, что верно он изображен именно в байроновских фантасмагориях и вокруг них?
Тут и до фанфиков не далеко (которые соединяют установки авторской и формульной словесности))



Я продолжила свои штудии фан-словесности и заглянула в мир Гарри Поттера .
Как известно, фандомный мир Гарри Поттера - на самом деле , мир Северуса Снейпа.

В Северусе Снейпе вы с легкостью узнаете фандомного Шерлока ( а иногда и Мориарти) - не из-за схожести психотипов (которой может и вовсе не быть), а потому они занимают одно и то же место в системе мира - место отторгнутого миром и отторгающего его лиминального существа.

Это носитель травмы, мстящий за свою травму. Досуг имея, в нем всяк узнает байронова Каина-Манфреда, Франкенштейна Мери Шелли, Овода Войнич далее везде, а литературно восходит он едва ли не к Сатане Мильтона.

Эта резиновая травма хорошо растяжима ( что и обеспечивает огромную устойчивость данной фигуры): от несчастного детства до несогласия с тем, каков мир вообще - последний случай как раз дает фигуру романтического героя, но и ему нужна какая-то базовая уязвленность не идеологического свойства.
Интересней всего то, что и показало дальнейшее развитие европейской литературы: романтический герой вовсе не исключительное и лиминальное существо - а нормативный продукт некоторого воспитательного проекта, впервые обратившийся к условиям своего производства.

Бурная активность романтического героя на самом деле компенсация начальной пассивности и является отражением открытия первичной непринадлежности себе. Сознание непринадлежности себе есть особый тип рефлексии, который можно связать с описанными Фуко техниками производства субъекта институтами (медицинскими, полицейскими, образовательными и пр.): власть учит человека владеть собой, чтобы это владение сделало его вполне подвластным. Но субъект, принявший ценность владения собой, оказывается конкурентом любой внешней институции - он хочет стать сувереном самого себя. И не может, естественно ). Человек дан себе в пользование, а не в полное обладание.

Момент насильственного становления "собой-не собой" постепенно придвигается все ближе к интимнейшему полюсу себя - и вот уже оказывается там , где первая любовь и первая власть вызывают нас из тьмы.

(И, возвращаясь к Татьяне в онегинской библиотеке - да, она узнает, что он сделан, что сделана и она сама - это не лишает свободы и даже не освобождает от любви. Персонажи узнают, откуда они взялись у автора, автор - откуда он взялся у самого себя).

Мне кажется, что брутальное кинковое фантазирование часто связано не столько собственно с индивидуально недопройденной доэдиповой стадией (хотя конечно случается и такое), сколько с отыгрыванием исходного опыта подвластности в самом радикальном виде. По сравнению с героем "нормальной" литературы персонаж фанфика, видимый нам изнутри, резко сдвинут к страдательному модусу. С ним "нечто сделано" и эту сделанность себя он, с разной степенью патетичности, и переживает.

Сравним modus vivendi ф-персонажа и героини любовного романа (самого "беспомощного" жанра массовой литературы, откровенно обслуживающего фантазмы) и станет очевидно: ее страдательный опыт жестко цензурирован: нормальность ее несчастья соответствует нормальности финального счастья.

Фанфик как непечатный жанр свободен от требования нормализации и именно это позволяет через сюжетный макабр выпустить на свет пугающую тайну не владения собой - утраты субъектности (при сохранении самосознания).

Видимо поэтому одна из самых распространенных сюжетных единиц - фантазия изнасилования и вообще телесного насилия.

Меня сделали ... Волком, преступником, жертвой - не важно. Дальше уже начинается компенсирующее и нормализирующее фантазирование.

Но и сама нормальность в фанфике устроена не так, как в официальной словесности: герой-травматик находит утоление в слиянии и других "неправильных" способах близости.

Работа травмы "чужая жестокая воля сделала меня таким" , пройдя стадию отрицания, разрешается в принятии чужой воли, может быть, не менее деспотической, но уже именно чужой, отделившейся от моей собственной природы. Собственно в этом ее жгучий эротизм.

Фантазм фанфикшена заключается в позволении делать друг с другом все что угодно и тем самым достигать близости.

Эта близость достигается именно выворачиванием начальной ситуации самооочуждения. Кто-то другой берет тебя и тем самым присваивает себе твою неспособность овладеть собой. Насилие снимает другое изначальное насилие, момент которого невозможно восстановить.

@темы: О фанфикшене

В журнале "Афиша" есть критик Васильев. Раньше он был в журнале "Сеанс". Критик Васильев прелестное существо и подтвердил свою репутацию, написав статью о Бенедикте К.
www.afisha.ru/article/benedict_cumberbatch/

Статья, как и всегда у него, полна эроса, того самого, что всегда сопровождает отношения с чужим вдохновением. Мы ему доверились, и, значит, соблазнились.

Васильев имеет большое сердце и уже пел хвалу Тому Харди, Людмиле Гурченко, кому-то там еще, etc.

И каждый раз я с большим интересом изучаю реакцию на этот тип публичного самовыражения - реакцию почти всегда отрицательную.

Я обнаружила его статью о Харди по возмущенному обсуждению в очень приличном и умном журнале. Комментаторы в один голос твердили: ну, будь геем, но хотя бы скрывай это, что за неприличное( потому что публичное) употребление актера во все дырки, все же
есть кино, а есть порно и хотелось бы разной на них реакции
. Собираясь умилиться жестокому слэшу в жанре кинокритики, я пошла по ссылке...

и не обнаружила ничего подобного. Хорошо написанный текст весь был построен на невыговоренной, но безусловной для меня презумпции: кино есть лаборатория чувственности, не собственно сексуальной, а вовлеченного способа рецепции вообще. И тело актера является для нас искусственным органом, позволяющим изменить свой способ чувствования.

А еще у этого тела есть лицо... Тут все сложнее. Чужое лицо нельзя присвоить или объективировать. Лицо - это обращение, и ты не можешь делать вид, что его не услышал.

Вот как Васильев не сдерживает себя )):

"В новом «Стартреке: Возмездие» он смотрит в лобовое стекло охваченного пламенем вертолета — так, верно, всматривался в Землю Бог, создавая вулканы.
Легко вписываясь в пейзаж, это лицо само может быть пейзажем с меняющейся погодой и светотенью".

Просто Рильке: "Лицо его и было тем простором..."


Когда ты вовлекаешься в истолкование этого мучительно притягательного, но противоречивого послания - наступает характерное изменение рецепции, которое частично реализует себя в фандомном общении. Это не то "фандомное", то есть кинковое, чтение, о котором писала Луче Чухче (я отсылала к ее определению в прошлом посте).

Здесь не измельчение и хаотизация содержания, превращающее его в подобие кокаинового порошка - для стандартизации реакции удовольствия.
Здесь человек мучается целым, на которое чем-то нужно ответить, то есть, в привычной логике, - проинтерпретировать. Но всякая частная интерпретация сбоит, вместо ответа - возвращения мяча в игру - получается демонстрация собственной уязвимости.

Читатель это видит и наносит свой удар.

Вот тут интереснейший пункт общественной цензуры и дисциплинирования эмоций:


Всякая открытая эмоция интерпретируется как порнографическая.

Дистанцирование от собственной эмоции должно перерабатывать ее в вынесение оценки - эстетической, моральной, социологической. А ведь оценка предполагает объективирование и пассивизацию содержимого гораздо большую, чем прямое признание вовлеченности.

Более того, нескрываемая захваченность автора своим предметом явно трактуется, как "немужское поведение". То, что Васильев гей - для читателей одновременно объяснение его "текстуальной политики", и способ спастись от нее - "так делают только геи" - и, в этом смысле, пренебрежительно выдаваемая лицензия на жизнь в гетто для тех, у кого "чувства сверху", а сами они снизу. "Женщины, дети, геи..."

Итак, правильный автор должен приостановить в себе действие механизма киногении и сделать.. что?

Заместить его своей якобы тотально контролируемой позицией сверху?

При этом я не хочу сказать, что всякие бури страстей менее деспотичны по отношению к своему объекту. Это не так. Слияние так же пожирает стороны слияния, как и вытеснение.

Но в наших чувствах есть смысл. В очарованности есть смысл, небезразличный для самой материи зрелища, а, главное, для природы того, кто его смотрит.

Так что фандомное сообщество, снимающее этот вид цензуры, явно терапевтично: случай Васильева хорошо показывает, как прочитывается такой тип рецепции за пределами гетто.

Однако, оно включает какие-то другие виды цензурирования. Но об этом позже.

"Этим полукреслом мастер Гамбс начинает..."

Я, кажется, начинаю несколько прояснять для себя тот опыт, который вовлек меня в измененное состояние сознания, заставил писать фанфикшен и выбросил на новом берегу, где я ныне и стою.

Вообще теоретический интерес позволяет перепрыгнуть через некоторые психические защиты, которые просто так не одолеть.

читать дальше

@темы: фанфикшен

Я посмотрела фильм!
Впервые за три с половиной месяца!!
И мы даже смотрели его с младенцем, который в прекрасности своей заснул к финалу, когда пули свистели прямо над головой.

Это был всего лишь "Скайфол", но в моем состоянии острого визуального голодания, сказка о лопоухом оказалась очень к месту.

Меня этот резко изменившийся "вечный образ" вернул к мыслям о взаимодействии структуры рассказа и зрительского опыта.

Месяц назад я по старой памяти заглянула в "архив" и удивленно проматывала метры фанфиков-кроссоверов, где Бонд что-то такое делал в компании "нашего Шерлока", а Кью вдруг вошел в слэш-состав.

Теперь понимаю))

Что такое старый Джеймс Бонд?
Это иронический боевик, боевик в кавычках, где, однако, кавычки не прибавляют уровней рефлексии, а напротив являются лицензией на чистое детское удовольствие, невинную порнографию смокинга, летающего автомобиля, голых девушек и мартини со льдом.

Это не супергерой, а статуэтка супергероя, Кен для Барби, игра с игрушкой, а не ролевые игры.

И вдруг создатели решают перейти границы своего сектора и оказаться там, где слезы, грезы и несколько другой тип массового мифотворчества.

Можно сказать, что это просто добавление мелодрамы к стрелялке для густоты, смешать, но не взбалтывать, однако внимательный зритель помнит, как раньше выглядели мелодрамы. Где любовная коллизия, и пр?


Современный героический миф - это миф психоаналитически препарированный. Каждое повествование является неким сеансом восстановления начальной травмы, но выздороветь герою нельзя, ведь подвиги - следствие стигмы.
Выздороветь нельзя, можно только "научиться жить со своим несчастьем",
Так акробатика Бэтмена и присных оказывается парадоксально близка обыденному опыту зрителя и видимо терапевтична. Вообще сказка ближе всего к правде, потому что входит с ней в непосредственное силовое соединение, не зрительное, а осязательное.

Но ведь терапия - не только приспособление, но и очищение, во всяком случае, должна им быть.

И вот тут вступает в дело древняя сила, близкая трагедии, и Эдип выкалывает себе глаза, потому что увидел "все", все, о чем и не расскажешь, и чему "эдипов комплекс" является только заместителем.

Не могу сказать, что смогла всерьез пережить превращение М в предавшую мамочку )), но история о предательстве как основной социальной институции (а это и есть основное содержание любой истории о шпионе, превращающее ее в миф) вдруг становится историей о самом интимнейшем из предательств, после которого и миру уже не стоит существовать - историей о том, почему никто никогда не станет прежним, символическим повествованием, которое не поддерживает инициацию, а разбивает ее смысл.

Сэм Мендес все же очень хороший режиссер. От того, как он строит сложную мизансцену, в которой наблюдатели становятся наблюдаемыми теми, за кем наблюдают, получаешь физиологическое наслаждение.
И от молчащего ада "поместья Бонда" - которое очевидно является разоренной "первичной сценой": от нее некуда деться именно потому что она пуста, ее персонажей нет больше, и любящая или ненавидящая память бессильна их восстановить.

Про "Шерлока" многие верно писали, что в сравнении с викторианским первоисточником исчезла та твердыня самоподразумеваемых верований, которую сыщик и защищает, каким бы трикстером он не был, твердыня благого мира.
И во втором сезоне именно эта мысль была сыграна до финала: мир обернулся адом, именно поэтому верность по-настоящему потрясает, ведь это верность "несуществующему".

Смысл носится в воздухе, и последний Бонд выглядит вариантом того же самого рассказа, оторвавшимся от сюжетного стандарта Бондианы.
Герой и антигерой теперь смотрятся друг в друга как в зеркало, у них одна история на двоих, но там, где антигерой выбирает понятное и психологически оправданное предательство, зеркало инициального предательства, герой разбивает зеркало своей безумной верностью.

Все же я слишком стара и ядовита, чтобы меня не смешили все эти сцены с мамочкой и ее пожилыми сыночками, но именно в силу того, что трагический комплекс так плохо лезет в бондовский традиционный расклад, он торчит как костыль, требует себя заметить.

Гуляю по парку с коляской и вынужденно наблюдаю жизнь в ее мелочных и потому самых неотразимых проявлениях. В юности у меня была нелепая фобия: я почти затыкала уши в транспорте, магазине или на улице - боялась услышать что-нибудь невыносимое для моих нервов и чувства прекрасного).

Теперь накопились способы понимать увиденное.

читать дальше

05:29

Допустим, человека долго били (или один раз, но больно ударили, не обязательно кулаком), чтобы он делал "как надо". Человек, чтобы выжить, интериоризовал позицию бьющего и сделал ее своей. Как он после этого будет относиться к тем, кого били недостаточно, кто продолжает делать запретные вещи? Конечно возненавидит, потому что для него они опасные провокаторы, которые делают все, чтобы вернуть тебя в точку "нормализации", чтобы то недоисправленное "я" заново пережило свой крах -- ведь оно и существует только отрицательно, как "то, чего не было".

А следующий уровень этого же процесса - агрессивное поддержание социальной нормы. Почему вдруг не безумные доносчики или бесстыжие власти вызывают раздражение, а тот, кто отстаивает человеческие права, не свои собственно - "своего личного права" не бывает, право по определению всеобще? Потому что он вменяет нам свободу, которой у нас нет, но мы не хотим признать, что ее нет. Нам нужна серая зона "простожизни", где события происходят "правильно", не имея субъекта свершения.


Так случается и большинство бытовых преступлений (собственно человеческие злодейства на 90 процентов - "бытовые"): никто ничего не решает, "оно само происходит", усвоенный образ действий просто сдвигает зону самопроизвольного насилия все дальше и дальше.

Люди выбирают мерзкое просто потому, что уверены, что ничего не выбирают, а действуют самым естественным способом.

Юрист, близко якшавшийся с "реальной жизнью", говорит, что нет ничего страшного в покупном следствии и суде: все приличные люди могут купить себе выход из процесса, посадив вместо себя другого. А эти другие - отбросы - бомжи, алкоголики, наркоманы и пр. Их выбивание и есть естественный процесс очищения генофонда. Жизнь справедлива.
Этот человек - активный общественник и ведет "школу юного депутата".

Интересно, в какой круг отправил бы его Данте. Такого и круга-то нет: для душ, которые не дали себе труд родиться. Или родились сразу в ад.

40 Их свергло небо, не терпя пятна;
И пропасть Ада их не принимает,
Иначе возгордилась бы вина".

43 И я: "Учитель, что их так терзает
И понуждает к жалобам таким?"
А он: "Ответ недолгий подобает.

46 И смертный час для них недостижим,
И эта жизнь настолько нестерпима,
Что все другое было б легче им.

49 Их память на земле невоскресима;
От них и суд, и милость отошли.
Они не стоят слов: взгляни - и мимо!"

Вообще, "естественное" - геенна огненная, данная нам прижизненно:

Настоящая геенна о которой говорится в Евангелии, - это свалка, овраг на окраине Иерусалима, где тлели останки непохороненных существ. Речь шла не о посмертном наказании, а о распаде, который все длится и длится, не в силах избыть себя.


Для сострадания необходимо иметь какое-то место во мне, свободное от гноящейся раны под названием "Я", точку, в которой не идет внутренняя борьба за выживание, где ты не стоишь перед судом и не доказываешь, что "ничего не делал". Зеленый луг, где просто жизнь, а не "простожизнь". Место, где тебя самого пожалели.

В одном малоприятном среднерусском городе стоял детдом коррекционного типа. Ядовитые зарева над химическим комбинатом являли единственную разновидность убивающей красоты, прижившуюся в этом ландшафте.
Летом некоторые детдомовские и вообще выхваченные по области бедные дети отправлялись в итальянские семьи.


Католиков учат, что добрые дела необходимы для спасения. И так они приноровились, что привычка стала натурой.


Одну девочку выдали на несколько дней ее маме, лишенной родительских прав. Девочка была рада конечно. В прошлогоднюю поездку ей было пять и она плохо помнила Италию. Даже и слово "Италия" она забыла. Она помнила бассейн под открытым небом, где спасались от жары, и все. В детдоме маме сказали,чтобы вернула ребенка вовремя, а то не успеют сделать документы.

Но в родном городе, в котором тоже, кстати, есть химический комбинат, мама затеяла праздновать свой день рождения и уже не могла остановиться. Она пила много дней подряд, собутыльники менялись, девочка сидела под столом. Она не знала, какое сегодня число. Кажется, концепция календарного времени вообще не была ей известна. Но она поняла, что время идет и может совсем пройти.

Девочка вылезла из-под стола, добралась до входной двери и вышла в город. Она бежала по улице и останавливала прохожих, но что она могла им сказать? Она не знала ни собственной фамилии, ни местоположения детдома. Она знала, что должна попасть куда-то, куда совершенно необходимо попасть, до пятнадцатого июля.

Таким образом, она попала, естественно, в милицию. Она старалась объяснить, что надо торопиться. Ее ждут родители. "Итальянские родители", так их называли в разговорах с детьми.

Она успела.

А другую девочку в этот детдом определила бабушка. После того, как дочь лишили родительских прав, она оказалась с двумя внучками на руках. Косоглазую отдала государству, здоровую оставила себе. Бабушка жила в вымирающей от водки деревне. Она сделала, что могла.

"Итальянские родители", к которым она ездила летом, удочерили ее. На это ушло много времени. Девочке было уже 13. Ей сделали операцию и косоглазие исчезло. Она учится в нормальной школе и играет на флейте. Когда она разговаривает по телефону с сестрой, та дразнит ее неловкостями в русском. Девочка, и правда, его забывает. Вообще, с точки зрения родни, девочке достался увесистый шмат незаконного счастья, и надо бы поделиться, но как?

Все это истории моей подруги. Знание итальянского когда-то завело ее в эти места, и долгие годы она возила письма и подарки, переводила телефонные разговоры и демонстрировала итальянцам химические закаты.
В этом году мы в первый раз не ездили туда под Рождество. Все кончилось. Последний мальчик, у которого были "итальянские родители", в этом году вышел из детдома.

***

"И, наконец, о путешествии вообще. Один римский старик на площади Венеции как-то доверительно сообщил мне: "мы все здесь туристы" "И вы?" - спросила я, слыша и с трудом понимая его римский диалект. "Да, я родился в Риме, и мой отец родился в Риме, и дед, и прадед.Но все равно я турист. Мы все здесь туристы. Потом господь позовет: "Домой, домой!" ("A casa! A casa!" - он изобразил, как итальянские матери из окон зовут детей со двора). Тогда и пойдем домой. А пока путешествуем". И назидательно добавил: ""А путешественникам нужно жить дружно"."
(Ольга Седакова, "Три путешествия", М., 2013, с.8 ).


Счастливого Рождества!

18:40

1."Самое большое несчастье моей жизни - гибель Анны Карениной" - какая это правда! Не потому чтобы человеку не хватало собственных несчастий, а потому что собственные перевариваются и составляют ткань жизни, а проклятая Каренина и другие так и сидит в ней занозой и провоцирует терапевтическое письмо, которое должно все исправить.

читать дальше

05:30

В ноябре у меня родится мальчик.

читать дальше

Свалю в кучу.

1. Я часто думаю о природе фандомной литературы как разновидности работы с душевным опытом, которая одновременно и есть обретение формы самого этого опыта (а что же подлинный формообразующий источник опыта как не воображение? Это нам еще Кант рассказал в аналитике рассудочных понятий))

Специфическую силу фандомным текстам придает то, что они в своем пределе есть осуществление канонически невозможного события через испытание возможностей самого канонического универсума. Миф в чистом виде - нарушение запрета как инициальное событие, которое обосновывает сам запрет (начинает мир). Поэтому, кстати, процветает слэш как жанр с максимальным потенциалом напряжения
Это в сущности мироустроительный эрос. Например, в шерлокофандоме это измерение эротическому фантазированию придается тем основополагающим фактом, что любовь Шерлока - это разрушение\ преображение\ освобождение (кто как пожелает) самой его канонической природы.

Конечно никакой канон такого напряжения не выдержит и в широком смысле каноном выступают наши представления о "нормальной вселенной", которым противостоят наши же желания.

Текст - плод чуда, грезы или компромисса между желанием и нормой (представлениями о структуре реальности).

2. Вообще, структура фандомного текста, маскирующаяся самыми разными жанровыми вариациями, близка структуре волшебной сказки потому что это текст об испытании. Герой проходит инициацию, автор, живущий в мире, в котором невозможно эксплицировать сам акт инициации, получает мучительное удовлетворение. В самом простом случае инициация сводится к разрешению сексуального контакта.

3. Герой фандомной литературы - пересечение множества силовых линий.

Часто (хотя далеко не всегда) герой работает как резервуар авторской субъективности или, как форма, вытягивающая нечто из тьмы внутреннего.

А еще бывает то, что я несколько неловко назвала "инфантильной ассиметрией "меня и других". Причем, это именно "Меня", "Me", а не "Я". "Меня" не есть личность автора в персонаже, - это недосубъективность, обретающая свою видность самой себе только через взгляд специально сконструированного другого. "Меня" - производное отношения этого мистифицированного другого, который оказывается тоже производным отношений со "мной". "Меня" не полно и восстанавливает свою полноту через конструирование признания Другим.
Это и есть сфера фантазмирования, структурообразующая для фандомного, и не только, письма.
В ней герои - это или скрытая Мери Сью, объективированное тело автора, с которым таким образом осуществляется утешительная психотерапия (для этого совершенно не требуется, чтобы герой и автор были похожи), или "Другие" - создаваемые болезненной границей "меня" и ее создающие.

Пример "инфантильной ассиметрии "меня" и "другого" ":

Одним из популярнейших фантазмов, особенно после второго сезона, сделался мотив возвращения Шерлока и его новой встречи с Джоном. Это естественно - воскрешение после смерти и есть испытание реальности инициации и одновременно само - новая "большая инициация". И часто точкой сюжетообразования оказывается обида Джона, трудно или легко преодолеваемая или разворачивающаяся в целый рессантимент.

Так заданная драматическая коллизия легко сползает к ассиметрии "меня" и "другого": Джон тяготеет быть "меня", которое должно восстановить свою целостность за счет другого, "виноватого" в том, что эта целостность была утрачена. Мотив вины Шерлока привносится именно этой инфантильной ассиметрией, сам сюжет фильма не дает для него никаких оснований - Шерлок жертвует своим именем и прежней жизнью ради спасения других людей.


Вообще Джон больше тяготеет становиться "меня-персонажем", чем Шерлок - "Другой" par exellence.
При этом, естественно черты его полновесной субъективности расплываются в той досубъективной плазме обиды, страха и потребности в восстановлении, которая и требует фантазматического отреагирования.

(Любопытно, но, кажется, и Джим годится на эту позицию больше, чем Шерлок).
(Вообще серьезное обдумывание этой ситуации и выход за ее пределы, возвращение самому герою его нарциссической неполноты через тонкую архитектоническую настройку текста, демистификация мистификаций - чудесно получается у Эйи, обычно через фигуру Джима).

Тот персонаж, что назначается "Другим", должен обеспечить "мне" такое признание, которое для него самого как самостоятельной сущности чревато диссоциацией.

Мелкий пример: есть очень популярная мотивная единица - больной Шерлок. Совершенное и неправдоподобное ничтожество, в которое обращает его ОРЗ, играет довольно очевидную роль в динамике самоутверждения "меня-персонажа" Джона.

4.Но речь вовсе не о том, что само фандомное сочинительство есть прямая "реализация желаний" и т. п. Это не так. Сочиняющий человек не работает со своей личной "проблемой" в прямом эгоистическом смысле. Автор удерживает некий универсум в слабой или проблемной точке, и ему нужен ресурс для онтологического конструирования. Рессантимент - очень мощный ресурс, но он приводит к разрушению фигуры Другого, которое в свою очередь не дает и "мне" превратиться в автономное существо.

@темы: Шерлок Холмс

Когда-то мы говорили с одним гениальным человеком о нашем общем друге.

- Мы не можем судить его за то, что он делает, потому что он вообще не видит того, что делает, не видит себя. Это простая реакция организма. Он наносит удары, но уверен, что защищается, - сказала я, - Он просто безумен.

- Может быть, и безумен, да отчего же так безумен, а не как-нибудь иначе? - спросила она, - Ведь люди сходят с того ума, который у них есть. Безумие - то же зеркало.

Я не знала, что ответить. Наш друг сам был зеркалом и отражался в нем страх.




"Cold song" Перселла больше всего похоже на это.

читать дальше

Я посмотрела "Эдуарда II" Дерека Джармена сразу по прочтении пьесы Марло и хорошо сделала. Так мелкая нарезанная взвесь текста приобретает смысл - важно, что Джармен берет, а что отбрасывает, где он верен Марло, а где выворачивает наизнанку.


У Джармена это история про зло в природе вещей. Зло - власть. В это зло погружено автаркическое одиночество короля, который хочет сделать из власти игрушку для своей любви, ergo для своего любовника, но власть сильнее. Она подминает под себя и короля, и мятежную королеву Изабеллу с ее честолюбивым фаворитом, и разнообразную массовку с обеих сторон. Предсказуемо для Джармена, хотя и в разладе с историей Марло: короля у него поддерживают демонстранты демократического вида (с плакатами в защиту меньшинств), мятежников - войска и полиция. Но, по существу, это не важно. Обе стороны режут друг друга как свиней, и убийца, который у Марло появляется лишь в конце пьесы, тут с первой сцены - молчаливый конфидент Эдуарда, тот, кто может позволить себе сочувствие. Смерть - это единственная правда, потому что она - и явный язык власти, и его скрытый денотат; все остальное - печальные или жестокие иллюзии. И ты думал, что можешь позволить себе счастье?


читать дальше

02:43

Gute Nacht. Умер Дитрих Фишер-Дискау.




читать дальше