За неимением собственного дарю чужое. Посылаю двум драгоценным людям
Eia и
xylite самую прекрасную песню на английском языке. Конец семнадцатого века, Генри Перселл, стихи Кэтрин Филлипс (на самом деле перевод из Сен-Амана, но какой перевод!)
Вот классический вариант:
читать дальше
Вот Филипп Жарусский и Арпеджиатта:
Это еще и самая удивительная песня, посвященная одиночеству.
O solitude, my sweetest choice!
Places devoted to the night,
Remote from tumult and from noise,
How ye my restless thoughts delight!
O solitude, my sweetest choice!
O heav'ns! what content is mine
To see these trees, which have appear'd
From the nativity of time,
And which all ages have rever'd,
To look today as fresh and green
As when their beauties first were seen.
O, how agreeable a sight
These hanging mountains do appear,
Which th' unhappy would invite
To finish all their sorrows here,
When their hard fate makes them endure
Such woes as only death can cure.
O, how I solitude adore!
That element of noblest wit,
Where I have learnt Apollo's lore,
Without the pains to study it.
For thy sake I in love am grown
With what thy fancy does pursue;
But when I think upon my own,
I hate it for that reason too,
Because it needs must hinder me
From seeing and from serving thee.
O solitude, O how I solitude adore!
Перселл - гений интонирования; в его музыке слова будто впервые встречаются сами с собой, или с тем местом, куда они хотели и не могли дотянуться.
Его песни и арии не озвучивают, а слышат слово. Жаль, что он не взялся за шекспировские сонеты. Возможно, они в этом не нуждались.
Но вот "O solitude" - невероятные стихи - не первой гениальностью счастливого воплощения, как у Шекспира, а тем странным сновидческим дребезжанием, которое заставляет звуки расплываться и дрожать - в слезах нежданного глубочайшего воспоминания.
Тут одиночество - только имя для чего- то, что не соглашается долго носить никакое название. Имя желанного самого по себе; так у Сократа душу влечет прекрасное само по себе, не схожее ни с каким предметом, и потому одинокое.
Мне зачем-то хочется перевести эти слова - просто из удовольствия произносить их на русском; просто подстрочник, одновременно вольный - и буквалистский, чтобы сохранить сквозную тему видения:
О одиночество!
О мой сладчайший выбор
Место, посвященное ночи,
Далекое от смятения и шума,
Как восторгаешь ты мои беспокойные мысли.
О как я счастлив
видеть эти деревья, явившиеся от начала времен,
Которые века оставили зелеными и свежими
Такими, как впервые стала зрима их красота
О какой согласный вид
Являют эти горы,
Куда ты позвал бы несчастных
Закончить здесь все свои печали,
Когда тяжкая судьба принуждает их терпеть несчастья,
Которые только смерть может излечить.
О как благоговейно я люблю одиночество
Стихию благороднейшего ума,
Где я изучил науку Аполлона,
Познав ее без скорбей.
Ради тебя я люблю
То, чему следует твоя склонность.
Но когда я думаю о самом себе,
Я ненавижу его
Потому что его нужды отделяют меня
От того, чтобы видеть тебя и служить тебе
О, одиночество! О как благоговейно я тебя люблю!
Я специально оставила "его нужды", а не "мои нужды" - чтобы выделить эту дивную ненасильственную и не вынужденную отделенность от "себя самого", от своего собственного, которую, удивительным образом, дает именно одиночество. Это не падение в себя, а свободная любовь к желанному, которая больше чем привязанность к собственному желанию. Она не казнит желания, но отпускает их.
Два сердцесжимательных пуанта, где голос будто поворачивает или оглядывает окрестности в первом случае и самого себя во втором:
From the nativity of time,
- как будто время, которое, как принято думать, все разрушает, таит в себе неисчерпаемое спасение, неиссякаемую полноту.
И повторное
I hate it, I hate it
- звучит без всякой злой страсти, той ненависти к себе, от которой психологи справедливо советуют избавляться. Слова, брошенные на ветер - верней всего.
Невидимая страна всегда была на своем месте, но открывается взгляду как будто после большого горя. Барочная музыка дает много возможностей живописать человеческий страстной удел, но Перселл этого не делает. И громада боли стоит вдали остановленным морем в то время, как голос свободный и послушный идет по воздуху.
( И еще: так вышло, что для меня эта песня тесно связана с Шерлоком - как некая интимнейшая мелодия его существа, проступающая за всем "tumult and noise". И настоящий Рейхенбах случился именно здесь, в этих зеленых горах, где каждый, чья скорбь может быть излечена только смертью, получит утоление)
-
-
03.01.2015 в 16:40youtu.be/Lk9E3_v4B4o
-
-
05.01.2015 в 19:14Вообще, мне кажется, самое душераздирающее исполнение у Деллера. Он поет таким беззащитным надтреснутым голосом и в том месте, где serving you - вдруг понимаешь смысл служения.