1."Самое большое несчастье моей жизни - гибель Анны Карениной" - какая это правда! Не потому чтобы человеку не хватало собственных несчастий, а потому что собственные перевариваются и составляют ткань жизни, а проклятая Каренина и другие так и сидит в ней занозой и провоцирует терапевтическое письмо, которое должно все исправить.
читать дальше2. Родив, попадаешь в мир коллективного не бессознательного, а вполне себе сознания (понятно, что ты и раньше в нем плавал рыбкой, но менее заметно для себя). Все ночью вскакивают, чтобы проверить дышит ли младенец, все испытывают приступы ужаса от невозможной хрупкости этой жизни (Мудрая Эйя утешает, что хрупкость эта обманчива)... Но и тут подсуетилась проклятая Анна Каренина: к моему страху прибавляются литературные галлюциногены: бедная девушка Липа, ребеночка которой убила, ошпарив кипятком злая невестка (Чехов, "В овраге"), так что стоит мне подумать "Липа...", как слезы катятся из глаз; Долли Облонская с мертвым младенцем, который всем безразличен кроме нее и т.д., т. п. И это все не потому, что мое положение как-то навевает... - напротив, я неприлично благополучна, но жалость - страсть еще более безумная, чем страх. Литература ею питается и ее же производит.
3. Да что там Каренина! Зачем тяжелая артилерия, достаточно дробинки. Сотню раз спетый младенцу "в траве сидел кузнечик" заставил вспомнить мучительное недоумение детства: жаба-судьба не просто слопала кроткого ангела, евшего одну лишь травку, и в добавок она еще имеет право на этот наглый мажорный тон: "не думал, не гадал он..." да уж! "никак не ожидал он такого вот конца". Иов тоже не ожидал. (Вообще, история Иова - для меня квинтессенция сюжетообразования).
Этот бедный кузнечик стоит где-то рядом с шедевром капитана Лебядкина о том, что "таракан не ропщет" и продолжением его у Алейникова:
Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосет.
Он попался Он в капкане
И теперь он казни ждет
и т . д.
И этот же кузнечик, бедный наследник античной цикады, у Тарковского:
Кузнечик на лугу стрекочет
В своей защитной плащ-палатке,
Не то кует, не то пророчит,
Не то свой луг разрезать хочет
На трёхвершковые площадки,
Не то он лугового бога
На языке зеленом просит:
- Дай мне пожить еще немного,
Пока травы коса не косит!
В отличие от цикады, насколько я помню, посвященной Аполлону, он не бессмертен и это одно уже достойно оплакивания, и непонятно, как мы все к этому факту небессмертия привыкаем.
Короче, человек, на руках у которого младенец, а в голове фоновый шум тысячи книжек, обречен на бесполезное сострадание всем живым существам - побочный эффект литературы.
Но я рада, что у Вас всё благополучно
Но я собственно про то, что страсть к дальнему может быть, слабее страсти к ближнему, но так же неодолима. И я даже не уверена, что это "проблема", просто мы так устроены )
Я больше скажу )): "мирами правит жалость". То есть смертоносное жало всякой любви, не только материнской, если выживает в ране, то оборачивается жалостью, жалением той нежной плоти, что обнаружилась под прочным обликом другого существа.
На самом деле, людей жалко, когда они попадают в особый луч зрения, преломляемый искусством, например, или вдохновением сердца.
А младенец еще находится в такой толще безымянности, как глубоководная рыба, он так близко к небытию или к всебытию. Мне странно называть его по имени - очевидно, что оно еще не имеет к нему никакого отношения. Его жалеешь как нечто почти невозможное, случившееся вне всякого вероятия.
Мне кажется, любить - это всерьез верить в чужое существование. То есть выпасть из характерного для меня состояния, в котором другие "только снятся".
Как хорошо сказано про вдохновение сердца. А я плясала от поводов для жалости: жалко всякую жизнь за то, что она кончится, и за то, что ей приходится (или придется) страдать. И материнское чувство душу терзает тем же самым!
В нем должна быть еще и любовь. Но... что я знаю о любви, конечно, но любовь, мне кажется, приходит немножко позже. Пока ребенок еще недалеко от границы жизни с всебытием, любовь только предчувствуешь или только начинаешь чувствовать - а в материнской тоске уже утопаешь.
Про книжных героев я сейчас понимаю, что всегда, даже в детстве, жалела их с родительским отзвуком ))
А имя - это, видимо, заклинание для матери, чтобы уверять себя, что он, во-первых, настоящий, а во-вторых - отдельный ))
Ужасно прозвучит, я понимаю это - но будет и другое время, когда станет невозможно даже про себя называть его никакими ласковыми словами, а только именем.