воскресенье, 08 апреля 2012
Друг мой Кира, как я уже писала, вынужденно предавался вокзальной благотворительности. Но не только странствующие и путешествующие тянулись к нему. Какие-нибудь сторонние люди вечно подсаживались за наш столик, на нашу скамейку, и т. д., чтобы прислониться к роскоши человеческого общения. Тем более удивительно, что ни в наших речах, ни в самом Кире не было ничего, что может нравиться простому человеку.
Апогея эта странная притягательность достигла как-то раз на людной улице одного города пролетарской славы. К Кире подошел молодой человек, осведомился о времени и, видимо, восхищенный ответом, отогнул ворот его грубого свитера и поцеловал в шею.
читать дальшеНо эта аура не действовала на тех, для кого ей вроде бы предназначено было сиять, на тех, кого желал ее носитель. И этому у меня тогда было объяснение.
- Ты же сам презираешь свое желание, - говорила я, - и оно всегда оборачивается самонаказанием и местью тому, кто его вызвал.
Кира пожимал плечами. Он, подобно Пушкину в период сватовства, верил, что счастье ходит только проторенными путями, и, значит, ему надеяться не на что. Эта вера всегда служит оправданию привычного несчастья, точнее, переходу от острого несчастья к привычному.
Еще более явный выбор несчастья сделал другой мой друг, в юности излучавший сияние невероятной интенсивности, коему поддавались женщины, мужчины, крупные ученые преклонных лет, собаки и кошки. Он не имел проблем гендерной идентичности, и его выбор более показателен.
Он был прекрасен. Не красив, но воздух дрожал вокруг его слов и движений. Сила его присутствия растворяла без остатка любые осадочные породы вроде смысла. Он был очень умен, но я не уверена, что он говорил хоть что-нибудь умное, талантлив, не сделав ничего талантливого. Он и сам чувствовал, что его существование сильнее его сущности и боялся себя.
В конце первого курса он тупой бритвой сбрил свои золотые волосы. Это был отказ, который затянулся на годы и почти довел его до гибели от передоза.
Вероятно, ему казалось, что он только ореол вокруг черной дыры, эманация несуществующего и следует пригасить свет, который не может стать природой самого себя.
Невозможность быть тем, что ты вроде бы есть, чем она одолевается кроме бессмысленного желания быть?
И откуда взяться этому желанию, если ты не видишь огня прямо перед собой, огня, от которого зажигаются волосы, так что становишься факелом поджегшего тебя пламени.
А еще про одного человека мне рассказывали. Он был крупный чиновник, "хозяин жизни", довольно грубое существо с толстой коркой поверх питательного щупальца. С некоторыми умственными способностями. Он тяжело заболел, болезнь затягивалась, будущее сужалось. Он смотрел в потолок и перебирал бывшее с ним в жизни, что не обесценилось бы вместе с этой жизнью. Заклясть этим перебором смерть он не собирался. Просто искал то, что стояло бы над ним сейчас и смотрело смерти в глаза. Ничего не было. В голову почему-то лезли мысли о том, как он ездил в Венецию. Вполне бездарная туристическая поездка. Когда он там был, он ничего особенного не чувствовал ровно в той же степени, в какой он вообще ничего не чувствовал. Венеция...Он не понимал. Ритм, сочетание гласных и согласных? Нет... Проваливаясь в какое-то новое забытье, он успел подумать: "Не Венеция, но память о Венеции".
Он исцелился. Память о Венеции не оставила его и даже привела на катехизацию. Вот неожиданность.
Я много думала когда-то о том, как люди выбирают свое несчастье. А теперь мне кажется, что только его и выбирают. Потому что само счастье как огонь святого Эльма гуляет над местами, где люди захвачены совсем другим.
Счастье никогда не цель наших желаний, только троп, псевдоним, впрочем, и они сами только тропы.
Это невозможно носить в себе, невозможно хранить в других, как в банковских ячейках, и живет оно только на границе твоего несуществования.
"Когда его нет, оно лучше, чем мир"
Это счастье нельзя использовать, чтобы быть счастливым.
Однажды оно пробегает по каждому почти только за тем, чтобы сделать большую часть других вещей ненужной.
Я рыбак, а сети
В море унесло.
Мне теперь на свете
Пусто и светло.
И моя отрада
В том, что от людей
Ничего не надо
Нищете моей.
Мимо всей Вселенной
Я пойду, смиренный,
Тихий и босой,
За благословенной
Утренней звездой.
(Тарковский. "Бедный рыбак")
Какие у вас замечательные колоритные друзья. Если я правильно понимаю описанные Вами случаи -
это те, кто необъяснимо и фатально погибают раньше своих менее одаренных душевно, но более благополучных сверстников.
Быстро устают натягивать тонкий слой жизни на бездонную черную дыру внутри. У них как будто нет инстинкта самосохранения.
Они любят и освещают всех вокруг, но не умеют принимать любовь окружающих, особенно тех, от кого ее ждут.
И, как ни странно, в их поступках проглядывает какая-то радикальная версия именно инстинкта самосохранения. Особенно с наркотиками: человек может так бояться что-то понять, увидеть или сделать шаг навстречу, что выберет защиту "не быть здесь".
Самозащита вообще скрытое основание большинства убийственных и или самоубийственных поступков. Человек все время отодвигает границу себя от подальше себя
моя любовь жил - и живет, вероятно - в закрытом военном городке, и как-то раз мне было настолько невыносимо, что я, 18ти лет, последние деньги отдала таксисту, он довез меня до кпп, покрутил пальцем у виска и уехал. я ждала любовь полдня, он приезжает поздно. уже было почти совсем темно, становилось страшновато, к тому же стояла я у дороги весьма двусмысленно, о чем мне не раз намекнули. в конце концов остановился и ко мне подошел человек, с которым мы разговорились, и, когда я спросила его, почему он развелся, он, подумав, ответил:
- так не должно было быть.
идиотский вопрос и идиотский ответ, ничего в себе не несущий, но словами невозможно описать, как меня вытащило это предложение. не то чтобы из всего, нет, впереди были еще два года, - но это был первый огонек. все приобрело смысл в этих словах, а главное - пришло такое долгожданное принятие неизбежности.
этот человек, кстати, завязавший страшный алкоголик; однажды вечером, как обычно, пьяный полностью, он вышел из электрички без билета и собирался прыгать с другой стороны платформы, той, где нет турникетов. зацепился рукой за высокий забор, вытянулся на руке - и прямо ему в лицо луч и гудок, поезд рванулся мимо него в каком-то полуметре от его головы. и он завязал, навсегда.
а пастернак с его табуном?
очень верно про несчастье. и такая дрянь этот расклад.
и вот вы нашли слова для любимых моих персонажей, спасибо вам. ореол вокруг черный дыры, свет, который нужно пригасить, потому что он не может стать природой самого себя. самоубийцы непосредственные и или растянутые во времени. мучительно раздвоенные люди, путающиеся в себе как объекте и субъекте. у кого-то это было про красовицкого... у сергеева, наверное: "он не человек, а дух в мучительной человеческой оболочке ... мимо даже ближайших друзей проходил по касательной ... казалось, он с радостью прошел бы и мимо себя"
- xylite, гениально!
Именно это и есть разверзание реальности в символ - не какая-то наросшая многозначительность, не умные слова (которые нужны и важны, но не в этот миг), а мгновенное оживление времени, которое вдруг смотрит само на себя и знает, что свершилось, закончилось.
казалось, он с радостью прошел бы и мимо себя
- Да, оно самое. Люди ходят или мимо себя, или сквозь себя, но сквозь себя это как против ветра.)