Шестая глава
читать дальше
— Я люблю твою человечность, но я, как видишь, не человек, — говорит Локи, — Я родился чудовищем и не по зову совести перестал вопить: «На колени!». Хотя и рад, что перестал.
— Разве это не истинно моральное объяснение?
— Это вообще не объяснение.
— Ты перестал желать зла.
— Я наворотил столько зла, что потерял к нему вкус. В моих руках даже корона Асгарда превратилась в какую-то дрянь. Всему виной загребущие руки.
— Уже не загребущие.
— Теперь абразивные. Ими можно накипь счищать.
— Дашь попробовать?
Локи сжимает прочную перчатку Стива своими синими пальцами. Тот спокоен. Локи наклоняется и легко проводит языком по ткани — верхний особо защищённый слой расходится обугленными краями. Стив отшатывается, но быстро приходит в себя:
— Ты... нагнетаешь, — говорит он с укоризной.
— Немного усилил кислотность. Добавил драмы.
Стив вежливо отводит глаза от его улыбки. К красным глазам и сухожилиям навыворот он, похоже, уже привык.
— Так почему тебе не вернуться? Кислотность можно понизить. Тони что-нибудь придумает. Технические проблемы решаются технически.
— Похоже, я все уже решил, когда и не думал, что решаюсь именно на это.
— Ты хочешь остаться здесь? Жить в одиночестве, есть сырую рыбу и спать под скалой?
— Разве нет ничего важнее моих желаний? Хотя мне порой и нравится так думать, но это все же солипсизм для домашнего употребления. Когда-то я хотел уничтожить Ётунхейм и вот теперь я — последний из ётунов. Мы живем в мире следствий. Мои — со мной.
— Если в любом зле видеть возмездие за что-то другое, тогда и Танос — проводник космической справедливости. Выходит, он правильно о себе думал? И о тебе?
— Я не верю, что каждому выпадет возмездие, скроенное по фигуре. И, тем не менее оно становится впору и облекает нас как собственная кожа. Справедливо, что я убил Таноса. Справедливо, что это убийство отбросило меня к себе. Не знаю, почему именно оно, может, номер юбилейный? Перед ним было много других.
— Я видел Таноса вблизи. И думаю, ты спас землю от чего-то ужасного.
— Спасибо, Стив. Я рад, что не первый в рейтинге злодеев. Тебе, кстати, пора.
— Локи, я не перестану тебе надоедать.
— Стив, я больше не смогу сделать тебе ничего приятного. Ни в активной, ни в пассивной позиции.
Стив краснеет, стискивает зубы до скрипа, а потом спрашивает ровным голосом:
— Ты смотрел «Касабланку»?
— Кажется, нет. В ваши сороковые я не слишком следил за землей.
— Но ты наверняка слышал мем: «Это может быть началом прекрасной дружбы». Последнее кино перед тем, как все для меня кончилось навсегда. А оказалось, что на семьдесят лет. Всего-то... Локи, я твой друг. Я прошу твоей дружбы, чертов бог лжи!
— У тебя постоянный абонемент, дорогой. Какие-то семьдесят лет я даже не замечу. Твой-навсегда-друг.
— Можно, я обниму тебя на прощанье?
Локи кивает и распахивает объятья. Стив приникает к его груди, касаясь супертканью своего костюма ядовитой кожи, которая больше не нуждается в ткани. Находясь в опасной близости к щеке Локи, он шепчет:
— А Бальдри?
— Я не могу... поступить с ней так.
— А бросить ее — можешь?
— Нет. Улетай, темнеет.
***
В сущности, шутить не стоило. Не только потому, что такие шутки от ядовитой твари звучат несколько принуждённо. Бедный Стив и так вообразил, будто должен стоять в вечном карауле при его сизом теле, а играть в красавицу и чудовище Локи не собирается. Он желает Стиву лучшей участи. К тому же, от всего этого он размяк и теперь отравляет природу кислотными осадками.
Первые дни после превращения Локи напряженно прислушивался к своей новой старой плоти, ожидая, какой удар она нанесёт. Но его природа была повёрнута ядовитой шкурой к миру, и каким-то странным анестетиком к нему — своему врагу. Он пережил своё отчаяние. Это было трудно. Или не было трудно. Трудно ли течь реке? Она просто делает это. Трудно ли смотреть, как течёт река? Это просто очень долгий опыт, но в его жизни было много долгих опытов. И главными грехами всегда оказывались жадность и нетерпение. Локи сидел и смотрел, а все, что было вморожено в него, вскрылось и огромными бело-синими глыбами прошло мимо, исчезнув за поворотом. Растаяли богатства ледяного великана. Есть ещё сказка про лиса, построившего ледяной дворец...
В конце концов, он почувствовал нечеловеческий покой, лежащий, как те далекие синие горы, по ту сторону вскрывшейся реки. Снег на них никогда не растает. Значит ли это, что надежды нет? Или это и есть надежда?
Возможно, раньше его память была заблокирована преображающей магией Одина. Или всем, что он сделал, чтобы от Одина оторваться. Но каторжник, отбывающий срок, не дрожит больше за своё незаконное счастье, и воспоминания получают вольную. Теперь, когда он больше не сын Асгарда, он по-настоящему вспомнил своих асгардских родителей.
«Я так хочу увидеть тебя» — он не удержался и сказал это, глядя на дальние снега, где Одина нет и больше никогда не будет. А, собственно, почему не будет? Почему, когда Локи поворачивал колесо вечно-прошедшего Рагнарека, он был так уверен в своём одиночестве? Потому что если бы Один захотел, ничего бы не кончилось? Нет, он знал, что сила Всеотца иссякает, как всякая отцовская сила, как власть первого решения растворяется в неисчислимости следствий этого решения... Не может ли быть, что новая колея отправила его в самое начало его многократной истории? Пока у него нет ничего нового кроме внезапно оттаявшей старой памяти и тех бессмысленно острых чувств, которые она вызывает.
Один не был жесток с ним. Жесток, но величественен, был его эксперимент. Локи помнит, как этот холодный синий глаз вынул из него его маленькую душу, или что-то другое, что и сейчас неизвестно где. Помнит оглушительное чувство потери и одновременно приобретения — он потрогал меховую мантию и та была другой на ощупь. Снег вдруг обжег. Помнит, как Один улыбнулся ему с какой-то неимоверной высоты — всего лишь своего роста. «Теперь все будет иначе, мальчик мой. Все новое». Теперь он вспомнил то, что начисто забывал тогда. Видимо, Один дорабатывал Локи много лет, удерживаясь на теневой стороне его сознания. Он помнит благоговейный страх, связывавший его с его богом. Этот страх превратился в гнев, а подавленный гнев — в двуличие. Впрочем у Локи всегда было два лица — потому что не было одного.
Он увидел во сне Фригг. Странно, что жгучая кожа все же опознаёт жгучесть собственных слез. Видимо, всякая тварь, даже ядовитая, должна знать о том, что плачет. Он не знает одного: как существо прекрасное и мудрое смогло полюбить другое существо — созданное быть кривым зеркалом мудрости и красоты. Маленького уродца, в котором росла беда, о которой она догадывалась. А может быть, благородство и владение собой заменяют любовь так, что никто и не догадается о подмене. Люди склонны переоценивать свои аффекты. И все же, если это и не была любовь, значит есть что-то ещё, что позволяет исполнить долг, который налагает она одна.
Он их любил — этих людей, этих богов — и предал их, и растратил их наследство. Похоже, его любовь никуда не годилась. Похоже, Один ошибся в своём эксперименте — хотя бы потому, что требование существовать сверхприродным способом внушило Локи веру в особую награду, к которой ведёт такое усилие. Он добивался этой награды, а потом в остервенении начал вознаграждать себя сам. Подделками.
Впрочем он думает об этом не для того, чтобы упрекнуть Одина. Он думает о Бальдри.
Локи сказал Стиву правду — он не станет чудовищем для своего ребёнка. Но проложить тайную дорогу, перекинуть мост через трясину, выдолбить в стене дверь и вырастить за стеной зачарованный сад он может. Правда, он никогда не строил передатчик к младенцу... Такая связь направляется образами, а не словами, но что такое образ, для сознания, которое не связывает образы историями, не перекидывает мосты метафор и метонимий, а просто переходит от видения к видению? Разум младенца похож на сон, но в этом сне нет памяти о яви — он сам одна безвременная явь. Локи окликает Бальдри во тьме, не ожидая отклика. Он только надеется поймать волнение среды, совпасть с ним и усилить его.
Но их связь оказалась так сильна, что его младенец ему помог. Локи вступает во взор, вбирающий его целиком. «Локи», говорит она, «Локи». Внутренняя речь не знает проблем со звуком Л. И он говорит в ответ... впрочем, не словами. Он бросает зерно в мягкую землю. Он вызывает росток из земли. Он вытягивает его так, чтобы ствол был ростом с Бальдри, а дальше пусть растёт вместе с ней. Он дует на землю, чтобы из пара дыхания родился родник. Он пускает серебряных оленей бродить по ветвям, и, посомневавшись, подрывает землю у корня и поселяет там двух крошечных змеек, слепленных из этой же земли — с ними рискованно, без них — безнадежно.
— Иггдрасиль, — говорит он, — твоё дерево, дорогая.
Бальдри прижимается лбом к его лбу, и Локи чувствует, как все, кого он вспоминал, просыпаются в ней и опять уходят во тьму, которая будет ее лоном. А потом Локи падает из наполовину созданной вселенной на твёрдый снег вечной ночи. Он встретил в глазах Бальдри взгляд ее отца и не смог его выдержать.
*
Тор смотрит в голубые глаза Бальдри и вдруг будто на гвоздь натыкается. Один его глаз — тот, что создан Локи — вдруг перестаёт видеть. А другой видит сквозь чужую радужку то, что не в силах считать чужим. Этот-то и болит. Бальдри протягивает руку и говорит:
— Уоки.
— Я знаю, — машинально отвечает Тор и секундой позже вздрагивает, — Малыш, ты чувствуешь Локи?
— Уоки.
— Локи, если ты здесь, поговори со мной!
Бальдри сползает с его колен и бежит к своим игрушкам. Потом протягивает Тору что-то, что действует на его глаз как лазерный прицел. Он моргает и вслепую берет это. Потом открывает оба глаза.
Это изумрудная серьга. Трофей, добытый Бальдри, когда Локи во всем блеске своей красоты наносил ей визит.
— Я больше так не могу, — сообщает Тор пространству. Вроде негромко сказал, но мебель тряхнуло. Он озабоченно смотрит на Бальдри. Она насупилась, но не испугалась. Этого ребёнка электричеством не проймёшь.
*
Когда они втроём летят в ледяной край, по которому бродит ледяной великан, Тони не выдерживает:
— Так что, у тебя появились новые аргументы?
— Вроде того, — мрачно отвечает Тор. У него и старых-то не было. Просто повезло, что Локи ушёл, их не выслушав.
Но у него действительно кое-что есть. Он вспомнил свой курс магии, слетал в Асгардскую коммуну, там, исполнив свои скукожившиеся царские обязанности, обсудил вопрос с Хеймдалем и валькирией, порылся в жалких остатках дворцовой библиотеки, которые удалось спасти от огня. Он принял всерьёз рассказ Тони. И, наконец, — он допустил, что самые нелепые вещи, которые Локи ему говорил, могли и не быть ложью. Например, «я в твоей власти». Хотя это ему вспоминать тяжело.
— Итак, благородные мужи, я позвал вас на роль свидетелей.
— Намечается свадьба? — спрашивает Тони почти без ухмылки.
— Химическая. Ну, не совсем, химические реакции может и будут, но костюмы вас защитят. Просто для некоторых магических актов нужны свидетели. Бывают скрытые состояния, которые активируются признанием. А для признания нужен тот, перед кем признают. Вот так.
Стив смотрит взглядом, в котором угадывается опасение, но молчит. Он сам рассказал Тору, что летал к Локи. Щепетильность, вызывающая уважение. Но у Тора и так не было сомнений, кого позвать с собой.
На вертолете, который. как и все, почти совершенное, сделан компанией Старк индастриз, они кружат над сложными горами субантарктического острова. Пингвины. Тюлени. Тони включает программу распознавания. Красная стрелочка ведёт их вперёд и вниз, пока из какой-то щели в скалах не показывается высокая синяя фигура.
Тони удаётся посадить вертолёт на довольно ровной площадке. Ётун стоит и спокойно ждёт. У него на руке запеклось что-то тёмное. Тор вдруг понимает, что это кровь неизвестного животного. Вместе с его внутренностями.
— Привет, Локи — говорит Тони, — Как охота? ...Или рыбалка? Клюёт?
— Всегда, — отвечает тот, в чьих чертах Тор может теперь различить Локи.
— Вот и отлично. Посидим с удочкой. Я взял бренди.
— А удочку ты взял? — с интересом спрашивает Локи.
— У тебя не найдётся?
— Я ловлю руками, Тони. Горло перекусываю зубами. Аутентичный ётунский стиль.
— Здорово, что ты прикоснулся к корням. Но кажется, тебе здесь кое-чего не хватает. Посуды. Лабораторной. Колбочки, помнишь, кубы перегонные. Люди придумали много приятных приспособлений. А я придумал для тебя кучу идей.
Локи внимательно смотрит на Тони, ничего не отвечая, переводит взгляд на Стива, а потом на Тора.
— Рад тебя видеть, — говорит Стив.
— Я тоже, — отвечает Локи.
Тор на секунду завидует этой простоте.
— Локи, — говорит он, — Твоя дочь тебя ждёт.
— Она не ждёт ётуна.
— Она ждёт тебя.
— Я не уверен, что я существую. Или что мое существование чем-то лучше моего несуществования.
— Но ты выбрал жить.
Локи ничего не отвечает.
— Локи, ты не можешь поступить с ней так, как Лафей поступил с тобой, — говорит Тор и вдруг понимает, что этого говорить не стоило, — Прости, я не хотел...
Выражение лица Локи не меняется, хотя человеку трудно интерпретировать мимику ётунов.
— Локи, подойди ко мне, — Тор старается говорить твёрдо, но без неуместной торжественности плохих магов. Он не может до конца поверить, что Локи просто сделает то, что он просит сделать.
Локи медленно подходит к нему. Тор срывает перчатку и кладёт правую руку ему на плечо. Припекать начинает сразу.
— Нет! — Говорит Локи каким-то сломанным голосом и дёргается назад.
— Да. Ты этого хочешь.
Тор держит его как клещами. Он поднимает другую руку к небу. Для равновесия ему приходится нажать на плечо Локи с такой силой, что тот падает на колени. Голая рука горит нестерпимо, но Тор чувствует, что действие яда как будто наталкивается на какую-то границу. У него уже должно было слезть мясо с костей.
— Вы, бессмертные, и вы, смертные, слушайте! Локи из рода етунов, взятый асом Одином и преобразованный им, своей волей призвал мою силу в свое человеческое тело и открыл мне свою порождающую природу. Он вернулся в облик Ётуна. Но его природа обещана мне по праву первого решения. Пусть мое вернётся ко мне!
Тор чувствует, как нестерпимая боль, пронзающая его правую руку, поднимается вверх, проходит сквозь сердце и бежит по жилам левой, поднятой и затянутой в перчатку. Он резко раскрывает ладонь. Сноп молний разрывает все слои неснятой перчатки. Довольно ярко и довольно громко. Неподалёку с места срывается целый птичий базар, небо на миг темнеет и заполняется гомоном несогласия.
А потом небо темнеет ещё сильнее и какой-то неимоверной силы гром отвечает его собственному. Тор не уверен, что это хороший ответ.
— Он мой! — кричит Тор в пространство, — он принадлежит мне!
Краем глаза он видит, что Стива сбило с ног, а Тони прижат к скале. Кажется, будто под ногами совсем нет почвы и единственной опорой вдруг делается жгучее плечо Локи.
— Да, — слышит он тихий, бескровный голос в самом центре бури. Это голос Локи.
У Тора закладывает уши и как будто пыль попадает в глаза. Он рефлекторно трёт веки разодранной перчаткой, чувствует содрогания под другой рукой, вслепую хватает Локи за плечо, а потом просто падает на него, и они оба катятся куда-то по острым камням.
Когда Тор открывает глаза, Стив уже набросил на Локи спальник, удачно оказавшийся в вертолётном спасательном комплекте. Локи дрожит крупной дрожью, что неудивительно для голого человека, заброшенного в эти широты. Если ты не ётун. А Локи определенно больше не ётун. Глаза Тора полны слез от едкой пыли. Тони что-то говорит ему, но Тор почти не слышит.
— К вертолету! — уже орет Тони, — погода портится, пикник сворачивается!
— Локи, поедем домой, — говорит Тор.
В вертолете Локи сидит, прижавшись лбом к иллюминатору, закрыв глаза, и выглядит так, как будто его не освободили из заточения в етунской шкуре, а везут на вечную каторгу. Не злым, не взволнованным, а обреченным. Тор тоже закрывает глаза и кусает губы, справляясь с болью от ожога. Он не хочет на глазах Локи тянуться за аптечкой.
— Глупо терпеть, — хрипло говорит Локи, так и не открыв глаза.
— Ты опять все знаешь, — усмехается Тор и все же открывает навесную капсулу с лекарствами. Но там пусто. Похоже, техники, регулярно заменяющие старый набор новым, в этот раз отвлеклись.
— Я не могу тебе помочь, — говорит Локи, — во мне... пусто все.
— Ты истощён. И шок к тому же. Никуда оно не денется. Я требовал, чтобы мне вернули тебя со всеми параферналиями по списку...
— Напиши жалобу в небесную канцелярию. Но сначала придётся признать хоть какого-то Бога получше нас самих.
— Я был бы рад.
— Я тоже. И я даже встречал одного. Но он мёртв. Я его убил.
— Значит, ты человек. Я слышал, люди убили своего Бога и очень об этом жалеют.
— Ты пропустил самое интересное — он воскрес.
Тору надо отвлечься от боли и он спрашивает:
— Почему ты не хотел выйти на связь? Не сообщал мне, что я могу..?
— Ты можешь, — без выражения отвечает Локи.
Тор сам находит множество ответов, некоторые из которых пугают.
— Ты намекаешь, что, если я могу, то ты не можешь? Это игра с нулевой суммой?
— Ннет, не думаю. Иначе я бы ничего не мог с момента зачатия Бальдри...
— Но ты этого боялся. Поэтому тогда сбежал? Чтобы уравновесить слияние разрывом?
— Допустим.
— А потом вернулся, и сила осталась при тебе. Значит, ты восстановишься и на этот раз, — с форсированной бодростью говорит Тор, — давай, дуй.
Локи открывает глаза, осторожно берет руку Тора и поворачивает обгорелым мясом к себе. Он почти касается губами ожога — сначала ничего не происходит, но постепенно боль собирается на поверхности и застывает как пенка. Локи отпускает руку, и Тор видит свеженькую, указывающую на заживление корку.
— Некрасиво, — говорит Локи с досадой, — и главное, половинчато.
—Заткнись, эстет! Сработало же, — Тор выдыхает с облегчением, и не только потому, что уходит эта пронзающая мозг боль.
Локи поворачивает голову, как будто что-то хочет сказать, даже открывает рот, но видимо передумывает. Спальник сполз с его плеча и Тор видит тёмное пятно на белой коже — пятно в форме пятерни. Это не синяк и не ожог, больше всего оно похоже на родимое пятно, но Тор отлично знает, что у Локи нет родимых пятен.
— Ну вот, я тоже оставил на тебе свой след. Мы квиты, — шутит он настолько беспомощно, что Локи даже не улыбается, — не болит?
Локи отрицательно качает головой. Тор кивает успокоенно, закрывает глаза и проваливается в нервный сон.
...
— Приехали! — кричит Тони ему в ухо, — повезло, таксистом у тебя Железный человек.
— С меня чаевые.
— С тебя вечеринка. А вообще я тебе доплатить готов за Локи.
— Буду сдавать тебя в аренду, — Тор оборачивается к Локи, который смотрит на него расширенными глазами, сжав челюсти, — Да что с тобой? Шутка дурацкая? Ну, в общем, да, я мастер дурацких шуток. Прости.
Локи отворачивается и выходит из вертолета, придерживая спальник как мантию.
— Как ты? — спрашивает его Стив, — тебе нехорошо?
Локи пожимает плечами.
— Локи, да что с тобой? Скажи что-нибудь! — просит Тор.
— Спасибо, что разрешил, — говорит Локи самым спокойным из всех спокойных голосов.
— Когда это ты нуждался в моем разрешении? — возмущается Тор и вдруг до него доходит, — Черт, это потому, что я сказал «заткнись»? Час назад... Правда что ли?
— Древняя магия, доходящая до рептильного мозга, не ловит... регистры коммуникации. С метафорами и метонимиями тоже лучше быть осторожным.
— Так. Чего еще я не знаю?
— Того, что не знаю я. А я не знаю пределов твоей власти надо мной
— Э... , — говорит Тони, — но ведь систему можно обучить? Это же как искусственный интеллект — у меня вот Пятница шутки шутит...
— Чью систему? Мою? Тора? Можно конечно, — Локи пожимает плечами, — всю жизнь этим занимаемся. И шутки шутим...
— Ты поэтому не хотел возвращаться? — спрашивает Стив.
— Не важно. Я вернулся. С небольшой помощью моих друзей.
— Я не должен был соглашаться... — говорит Стив, — Прости. Я не думал...
— Жалость ко мне — это всегда ошибка, — Локи растягивает губы в улыбке, — Таноса пожалей: такой талант ушёл невоплощенным.
Стив стоит с опрокинутым лицом. Уже спускаясь вниз с вертолетной площадки, Локи оборачивается:
— Но я очень благодарен тебе за... за то, что ты на нее способен.
***
Два дня Локи не расстаётся с Бальдри, ещё три дня Тони практически держит его заложником в своей мастерской, затем он пытается одновременно быть с Бальдри и додумывать разные мысли в лаборатории, попутно они с Тором ставят внеплановые и непроизвольные эксперименты, происходящие из обычных бытовых транзакций.
А потом случается вечеринка. Официально это — очень запоздалое празднование победы над Таносом.
— Добрый Тони предлагал и Небулу позвать, но не думаю, что она уже готова радоваться смерти своего отца, — говорит Наташа, несмотря на выразительно поднятые брови Стива.
— Она жива? — удивляется Локи, равнодушный к намекам на сложные отношения отцов и детей.
— Ну да, она не участвовала в драчке, потому что Танос запер ее в дальнем отсеке.
— Великодушно с его стороны.
— И в его стиле. Некоторые превращают разумное существо во что-то вроде дрессированной собачки и только после этого могут расслабиться и... не знаю... привязаться? С Небулой работают наши психологи. Теряюсь, что они ей говорят. Мозги-то он ей промыл. Но выйдет ли любовь к отцу, родному или приемному, объявить результатом промывки мозгов?
— А чем одна любовь отличается от другой?
— С тобой не бывало, что иногда думаешь свои мысли, а иногда — не твои?
— Все, что я подумал — мои, — пожимает плечами Локи.
— А если ты не хочешь их думать? Или чувства какие-нибудь, которые ты не хочешь чувствовать?
— Они все равно мои. Только прожив их как свои, я могу с ними расстаться.
— А ты расстался? С чем-нибудь, чем ты был? — Наташа опасно покачивает стаканом с виски, — Мы все сговорились считать, что ты — новый человек... Но как на самом деле стать новым человеком, если на пути в Дамаск никто тебя не встретил, да и ты явно не в Дамаск шёл, а в другом направлении?
— Возможно, ты знаешь это лучше меня.
— Я знаю другое. Я оказалась не на той стороне и выбрала сторону получше. Но ты-то всегда был сам себе сторона.
— Я ... можно сказать, влюбился.
— Ооо... В кого?
— В другую сторону. В то, чем не могу владеть.
— То есть тебя изменила несчастная любовь?
— Почему, несчастная? — улыбается Локи.
— Потому что ты не можешь ею владеть?
— Мне и подчинить вселенную не удалось, но я счастлив, что она существует.
— Этого хватает для счастья? Неужели?
— Тебя не поражает, что то, что есть, все же есть, хотя гораздо естественнее ему было бы не быть?
— Меня поражает кое-что другое. Фил Колсон — помнишь такого? — был, существовал, и больше не существует, потому что кто-то пожелал желанного. И ещё сотня-другая смертных... Так что я рада, Локи, что теперь тебе достаточно бескорыстной радости от существования вселенной. Кому ещё ее испытывать, как не убийце, который выжил.
Наташа смотрит на Локи, Локи смотрит на Наташу. Кто-то делает музыку погромче. Но тишина между ними перебивает музыку.
— Я обещаю тебе, что тот, кто за них отомстит, уже в пути, — наконец, произносит Локи, — к сожалению, он убьёт меня неприцельно, вместе с целой толпой тех, кому повезло или не повезло родиться. Он вообще не имеет меня в виду. У колесницы Джаггернаута широкие ободья.
— Всё это не радует, — говорит Наташа, глядя на ободок стакана, — возмездие не радует. А в тот момент, когда оно радует, сам себя боишься.
— Да. Радует рождение. Но оно редко.
— И недоступно, и бессмысленно, раз, ты говоришь, таинственный «он» уже в пути. А самое смешное, стрелять в него мы будем вместе. По одну сторону...
— По одну сторону, — кивает Локи, — сторон не так много, гораздо меньше, чем трупов, которые нас разделяют.
— Что ещё за Он? — тянет Тони, непостижимо быстро набравшийся, — ты кассандрствуешь, Локи, а кассандрам никто не верит.
— Фактов пока нет. Так, легкий ветер из будущего.
— Когда ты уже это гребаное будущее отменишь нафиг?
— Я пытался, но вы не захотели. И, пожалуй, были правы. Попробуем иначе.
— Да уж, попробуем иначе, — Тони бьет Локи по плечу, — Тор, помнишь, ты говорил про аренду? Я дам тебе пакет акций, только заставь этого парня сосредоточиться на нашем искусственном интеллекте и чуть-чуть подвинуть свою алхимию. От неё нет стандартизированного выхлопа. Ее не пустишь в производство. Это не индустрия, а какое-то изготовление дорогих сувениров получается. Я понимаю, Локи важно создать единственное. Мне тоже важно единственное — в своём роде, но оно должно быть воспроизводимо, черт возьми!
— Чем вы вообще занимаетесь? — спрашивает Тор, чтобы отвлечь внимание присутствующих от слова «заставь», — Я вчера заглянул, ты распинаешься, в воздухе схемы рисуешь, а Локи качается на стуле и иногда меняет выражения лица.
— Это самое важное! То, чего Джарвис не может. Я говорю, а Локи слушает, где я сам себя обманываю, где готов себя убедить, где подробности опускаю неприятные. Дар у человека — вскрывать черепную коробку без помощи инструментов.
— А, ну да, — Тор видит окаменевшее лицо Клинта, на котором Локи когда-то опробовал свой талант, — После Альтрона ты себе не доверяешь?
— Кажется, я всю жизнь пытаюсь создать себе приличное альтер эго. А получается... тень, темный двойник.
— А на этот раз ты себе светлого завёл, — поворачивается к Тони Наташа, — как раз достойного доверия. Прости Локи, я, на самом деле, ничего против тебя не имею, за исключением всего, что я имею против тебя... себя, и устройства вселенной.
— Кризис среднего возраста, — сочувственно говорит Клинт, — ты теперь, главное, Брюса ничем не обидь.
Брюс улыбается с вежливым укором, но, выглядит невесело.
— А вот о промывке мозгов интересно... — продолжает Клинт, — Это же было со мной. Твой жезл, Локи, все дела... Странно: полностью остаёшься собой. Все твоё при тебе. Мааленький сдвиг, запускающий цепь событий, как бывает во сне: вот вишня цветёт, вот она превращается в перфоратор и ты должен просверлить себе ногу, а на земле почему-то лежит твой друг... И ты должен захотеть проснуться, но захотеть этого ты не можешь. Я одного не понимаю, Локи: это было навсегда? У меня вообще не было шанса что-то понять? А если понял, перестать подчиняться?
— В тот момент у тебя не было шанса, — говорит Локи, — Прости.
— Простить я, может, и прощу, я про другое. Что значит, «в тот момент»? А в другой момент? Или человек вообще бессилен против магического лома? И вся наша свобода — только до той поры, пока жезл целит мимо?
— С жезлом люди редко встречаются. И маги тоже. Тебе не повезло. В тех случаях завороженности, которые мне лучше известны, свободу отдают сами, когда... очень хочется. Отдают в обмен на желание, это кристаллизация обычного хода событий. Магия только ускоряет процесс так, что клиент не успевает опомниться и подобрать себя с пола.
— Стой, не философствуй. Скажи, могу ли я, обычный человек, что-то сделать против заклятья? Есть ли у меня что-то внутри, недоступное обману и даже самообману, точка, куда ни один дурман не дотянется?
Лицо Локи странно меняется, как будто он мог бы сказать то, что не хочет говорить. Тор так редко видит на его лице это выражение, что не удерживается:
— Локи, что у тебя на языке? Расскажи.
Локи смотрит на него еще более странным взглядом. Тор запоздало жалеет о своём порыве, но Локи уже говорит:
— Когда ты опрокинул меня на радужном мосту, я, как ты помнишь, отпустил твою руку и отправился в никуда. Где я только не был... На одной неважной планете я попал в плен к чёрному магу. Это... ну, представьте себе колдуна, чернокнижника, который заключил договор с нечистой силой. Так это раньше на Земле называлось. Он думал сорвать куш, но проценты в этом банке очень велики, и разорят любого. Маг рекрутировал меня в ученики, и я не мог выйти из под его власти. Наверно, я чувствовал почти то же, что Клинт. Но... я тоже был магом, хотя и очень неумелым. Он хотел не только повелевать, но и увековечить себя. В конце концов, он просто хотел поговорить с тем, кто хоть немного понимает сказанное. Он начал открываться мне, оставил щель в двери, отделяющей хозяина от раба. Я змеей в эту щель просочился. Чем ближе мы были, тем больше сила, которой он отдал себя, разделялась. Одна ее часть выбрала меня в качестве носителя, другая... тоже выбрала, но уже как пищу. Она очень убедительно предложила ему меня слопать. Собственно, для этого и нужны ученики. Но другая часть уже считала меня своим телом, и когда пришёл момент... утилизации, я смог опереться на неё. Я убил его, а не он меня. Моя сила сожрала его силу — то есть себя саму. Она спасла меня на миг, но поскольку самоедство не насыщает, она стала ещё голоднее. Так я прошёл конкурсные испытания. Я должен был занять место съеденного хозяина и подбрасывать в ее пасть новые тела. Но я не хотел судьбы чёрного мага. Я соблазнил эту владевшую мной силу второй раз, пообещав сублимированное удовольствие власти вместо грубого каннибализма... и отправился на переговоры с читаури. Встретил Таноса. А дальше вы знаете...
— Выходит, ты все же скормил кучу людей своей госпоже. Куда ни кинь, всюду клин. А как ты от неё избавился? — хрипло спрашивает Клинт.
— Великая милость поражения. Вернее, суровый рехаб поражения. Меня ломало как героинового торчка, но в асгардской тюрьме ей совсем нечего было есть и сила меня оставила.
— Переломался, значит?
— Да. Я остался пустым как бумажный пакет. И, добыв-таки власть в Асгарде, мог только симулировать Одина. Оно и к лучшему. Довольно противная история и, главное, для всех бесполезная, не знаю, зачем я ее рассказал.
— Тор приказал, ты и рассказал, — бормочет Тони, уставясь на него мутными глазами, — история интересная... а интересней всего, как переламываться будешь... на этот раз?
Локи наклоняется над Тони и нежно проводит пальцем по его переносице. Глаза
Старка светлеют, мышцы лица расслабляются, дыхание успокаивается. Через несколько секунд Тони спит.
— Совершенно не умеет пить, — говорит Локи с улыбкой сожаления.
*
Они очень бережны друг к другу. Почти образец почти неабъюзивных отношений (если бы у них были отношения, конечно). После нескольких случаев, когда Тор случайно выводил Локи из строя, он стал невероятно предупредителен, если и просит о чем-нибудь, то самым деликатным образом, включая в формулировку возможность отказа. Потому что, как выяснилось, опции отказа по собственной инициативе у Локи больше нет. Тора порой удивляет самообладание Локи. Он не упрекает, не срывается, не жалуется, не требует и не просит. Это не следствие заклятия. Локи сохранил нетронутый клочок самого себя даже во власти чёрного мага, а уж Тор, даже если б и захотел, не смог бы подчинить его сердце. Тем труднее, наверно, переносить несвободу действий. Зависимость обычно растит претензии, а тщетность заставляет их повторяться. Но хладнокровное достоинство, с которым Локи несёт бремя своего рабства, внушает Тору нечто, похожее на страх. Оправдывая возможную враждебность Локи, он начинает верить в неё.
А хуже всего то, что Тору хорошо быть рядом с Локи. Чем хуже, тем лучше и чем лучше, тем хуже.
*
Тор входит в номер Локи без стука, поскольку дверь приоткрыта, и видит странное: Локи стоит перед зеркалом и наносит мазки какого-то грима на лицо. Бальдри хватает с полки все, что Локи не успевает удержать одной рукой, и дёргает его за штанину, нечленораздельно требуя отдать добычу.
— Привет, — Тор заглядывает в зеркало, да так и остаётся стоять, затянутый процессом. Локи переписывает своё заострившееся, с годами все более жёсткое лицо. Губы Локи делаются более нежными, глаза — распахнутыми, складка между бровями исчезает. Локи возвращает своему облику обвораживающую мягкость юности — и Тор вдруг вспоминает влажно-нежный взгляд младшего брата за несколько дней до того, как Один сбросил Тора на землю и Локи занял вымечтанное место наследника. А потом представляет, как таким же взглядом Локи смотрел на своего чудовищного хозяина.
— Привет.
— Ты... на свидание идёшь?
— Нет. Хочу погулять с Бальдри.
— И?
— Боюсь, горожане все ещё помнят, как я выглядел в нелучший свой день. Гулять в чужой маске неприятно и Бальдри будет против. Легче изменить выражение, «нащупать свое лучшее Я» сказал бы Тони — и никто тебя не узнает. Как ты думаешь, это оно?
— Это...точно привлекает сердца.
— Значит, перебрал.
— Нет, хорошо! Слушай, это была ужасная вечеринка...
— Почему?
— На самом деле, все не так. Наташа тебя не ненавидит, все понимают, что ты...
— Что я? Не нападал на Землю? Наташа права. Пока я бродил за полярным кругом, сочась ядом, это можно было считать наказанием — в дантовском духе. Помнишь, ледяное сердце ада - как раз для предателей. Но ты меня от ада освободил.
— Ты не доволен?
— Я... доволен, но другие жители земли имеют право не быть довольными. Я хотел бы прожить две жизни внутри одной, но первая не кончилась, когда началась вторая. Я хотел бы, складывая два и два, получить девятнадцать, но для этого надо создать новую вселенную с другими фундаментальными законами, или лгать, не переставая. Первое не вышло пока, а второе...
— Может, если бы тогда я знал, что с тобой случилось, нам бы удалось договориться, не пролив столько крови.
— Вряд ли. Эту кровь пролил я.
— Но кто такой был ты? ...Что ты делал для этого мага?
— Все.
Взгляд Локи вдруг встречается со взглядом Тора в зазеркальном пространстве. Тор знает, что оба они подумали об одном.
Бальдри выдавила бежевую дрянь из тюбика себе в рот.
— Бальдри, фу! — кричат они оба. Тор подхватывает Бальдри и несёт в ванну.
— Малыш, нельзя есть что попало. Открой рот. Полощи. Выплюнь скорее. И брать то, что не дают, нельзя. И...
Бальдри выплевывает воду прямо ему на грудь. Тор предпочитает думать, что это случайность, а не отношение к родительским заветам.
Выходя с Бальдри из ванной, Тор натыкается на Стива в бейсболке и темных очках.
— Привет Тор, привет Бальдри!
— А почему ты усы не приклеил? — Интересуется Тор, в первый раз видящий Стива в бейсболке.
— Думаешь, надо? Локи тоже не приклеил.
— Вы вместе идёте?
— Да. Если ты не против.
— С какой стати я должен быть против? — Тор сопротивляется внезапному приступу гнева, — Кем ты меня вообще считаешь?
— Громовержцем, — отвечает Стив с вежливой улыбкой.
— Злобным неуправляемым придурком, понятно.
Тут из спальни выходит Локи с чистой одеждой для Бальдри, и Тору удаётся попрощаться со всеми в самом приличном и вежливом тоне.
*
Тор обнаружил, что бесится от ревности, которая только пронзительней из-за гнусной подпольной мысли: «Я могу пресечь это в любой момент...». Так и переходят на темную сторону. Хорошо, что власть над другим существом, которая свалилась на него, мало кому доступна. Но лучше бы и ему стоять от неё подальше. Тор запрещает себе думать за Локи, но знает, что уже подскользнулся — приняв то решение, которое теперь и связывает, и разделяет их.
«Это не мое дело» — повторяет он себе и отправляется испытывать хитрые штуки, которые изобретают инженеры Старка. Тор убедил Тони задуматься об усовершенствовании космического флота («Тор, удовлетворение твоей ностальгии меня разорит. Никому не нужен второй Маск») — и с удовлетворением думает, что отвратительный призрак «второго Маска» заставит Тони стать первым. А еще он думает о том, что напел Локи ветер из будущего. Тор и сам порой получает послания оттуда, и ему хочется быть ближе к их предполагаемому источнику.
***
Продолжение следует