Английский фильм "Priest" 1994 года вынудил меня к жанру рекапа.
Фильм о жизни священника умудрился получить приз "Тедди" на берлинском кинофестивале.
Иногда хочется не продолжить, а просто повторить. К тому же это очень литературное кино, со сложной фабулой, красота которой проявляется даже в упрощении пересказа. Фильм многим обязан английскому католическому роману XX века - от Ивлина Во до Грэма Грина: это всегда история грешников - не великих, как у Достоевского, но способных вполне осознать своё положение.
Актеры по-английски обворожительны. Диалоги, местами блестящие и почти всегда остроумные, я не могу воспроизвести по памяти - у меня одни скелеты.
читать дальше
***
В католический храм не самого лучшего района Ливерпуля присылают юного священника.
Епископ так описывает отцу Мэтью грядущего собрата:
- Ну, он более фундаменталист, чем вы. Впрочем по сравнению с вами даже Арафат окажется фундаменталистом.
(шутка для тех, кто помнит старика Ясира ещё арабским социалистом)
Молодому, красивому, нервному, но изо всех сил сдерживающему тремор отцу Грейгу не нравится служба в исполнении отца Мэтью - слишком много шагов навстречу "простому человеку" и тому, что якобы должно его задевать: социальность, заземленность, размашистая проповедь и КСП по-английски. Подростки поют под гитару, священник подхлопывает.
- Церковь существует не для этого . Наше дело - литургия... и moral guidance (нужно слышать, как юноша бледный со взором горящим выговаривает эти слова - голос дрожит. Кажется, он очень верит, что может быть moral guide по опасным местам и заранее захвачен открывающейся перспективой)
Отец Мэтью, коренастый "свой парень" лет сорока пяти, гораздо либеральнее большинства своих прихожан - суровых ливерпульских пролетариев, и вряд ли они бы согласились быть им водимыми. Впрочем, они прекрасно к нему относятся - был бы человек хороший.
Священники живут в приходском доме, у них одна экономка на двоих, смуглая девушка из колоний, и очень быстро Грейг обнаруживает её в спальне Мэтью - в халате, по-домашнему.
Мэтью не оправдывается. Или оправдывается так, что это выглядит дополнительным самообвинением:
- Я начинал в латиноамериканской деревне. Там никто не принял бы меня всерьёз, если бы у меня не было женщины.
Он смотрит на Грейга и слышит все, что тот не говорит:
- Да, я оставил ту женщину там.
- Бросил, - уточняет Грейг.
Но смуглая девушка потом договаривает то, о чем Мэтью не сказал: он сделал ей предложение, но если она его примет, Мэтью придётся уйти из церкви и потерять главное в жизни. Поэтому она отказалась.
Это брак, насколько он возможен для католического священника. Мэтью поправил ненужный ригоризм церкви, которая века с двенадцатого требует от своих слуг того, о чем апостолы и не думали.
Грейг не одобряет это творческое вмешательство в церковное право, но вдруг извиняется. И обещает Мэтью молчать. Мы понимаем, что это не история про юного фанатика, бросившего в топку своего идеализма пару хороших но небезгрешных людей.
Грейг живёт жизнью приходского священника: участвует в соборовании и похоронах, с вежливой улыбкой претерпевает требования выпить ещё рюмочку и непременно спеть, и сам заслушивается, когда захмелевшие люди поют на поминках песни, в которых ветер, море и смерть.
Он тащит усталого Мэтью ловить человеков по окрестным трущобным кварталам.
- Вы католик? - вопрошает он полувыбитые двери, и собачий лай оказывается самым вежливым из ответов. Только раз их с готовностью впускают и усаживают за стол двое положительных мужчин.
- Это отец Мэтью, а я отец Грейг.
- Очень приятно, а мы - свидетели Иеговы.
Он потоком принимает исповеди:
- Я курю девять сигарет в день. Трачу на них все деньги, которые дают на обед, - говорит полная девочка.
- Что же, ты не ешь весь день?
- Я ворую бутерброды у Лизы.
- Значит, она не ест весь день?
- Да ну, ей отец даст денег, сколько она захочет.
Следующая как раз Лиза - девочка лет четырнадцати, у которой странно кривится рот и легкая муть в глазах.
Она молча сидит в исповедальне, слишком долго, и Грейг уже начинает её мягко выпроваживать, когда девочка говорит:
- Он заставляет меня делать разные штуки. Нехорошие вещи. Мой отец.
- ээ... Ты имеешь в виду секс?
- Да.
- Скажи матери!
- Нет, - звучит с алмазной твердостью и как-то понятно почему.
- Скажи кому-нибудь в школе.
- ...?!
- Скажи ему, что я тебе запретил!
На последовавшем концерте лизин папаша шепчет ему в ухо:
- Не лезьте в наши дела.
Потом он приходит исповедаться.
Его бледное лицо размазывается частой решеткой: тысяча личинок шевелящихся в тёмной земле.
- Вы и не мужчина вовсе, как вы можете понять отца... Что чувствуют отцы, шлепающие своих дочурок, и почему они перестают это делать - откуда вам знать? Все хотят этого, все, иначе бы инцест не был бы таким запретным. Я все знаю об инцесте, изучил вопрос... Связь отца и его ребёнка - глубочайшая связь, никто не волен разорвать её. Вы понятия не имеете, что я чувствую...
- А Лиза? Что чувствует она?
Папаша шумно уходит. Он не нуждается в отпущении грехов.
Грейг больше не знает покоя. Он живёт под лизиным взглядом - взглядом Офелии из под мутной воды, застилающей очи. Она падает, она уже упала, она тонет, но он не может протянуть ей руку - Лиза не разрешила ему говорить, он связан тайной исповеди. Грейг хороший священник, вернее, хочет быть хорошим священником - он верит, что его странное место на земле для того и предназначено, чтобы блюсти запреты, кажущиеся странными. Они оберегают пустующий престол, пока единственный хозяин не взойдёт на него. Он поставлен хранить тайны для таинств. Но теперь он знает, что каждую минуту соучаствует в преступлении. Грейг ловит отца в подворотне и требует оставить Лизу в покое - и получает пару крепких ругательств. Он сбивает с толку мать Лизы, приходскую активистку, посреди разговора то и дело спрашивая: "а с кем сейчас Лиза?" и кривясь, выслушивает: " с отцом". Он невнятно жалуется Мэтью на то, как тайна исповеди отягощает совесть:
- Понимаешь, это ужасно - знать, что другой человек сейчас страдает и ничего не мочь сделать для него.
- Понимаю, - говорит Мэтью, - очень хорошо понимаю.
****
Грейг поднимается в свою комнату, открывает шкаф, раздвигает очередь чёрных костюмов, достаёт из самого далека кожаную куртку и джинсы.
Он садится на велосипед, едет сквозь промозглые кварталы своего прихода в другой промозглый квартал известной ему дорогой. Невнятная вывеска, дым и дискотека, где пляшут одни мужчины. В баре он садится со своим пивом к зеркальной стене и встречает мрачный и горячий взгляд. Почти уродливое и почти трогательное лицо, очень живое. То, что ему нужно.
В спальне, видно, как долго и как отчаянно это было нужно. Он жадно проглатывает чужое отзывчивое тело, а потом, одевая рубашку, смотрит в зеркало с тупой растерянностью человека, которому нечего сказать своему отражению. "Возьми это на себя"?
-Католик? - спрашивает парень в постели.
Грейг вздрагивает.
- Да не бойся, я сам католик... Рыбак рыбака... Как тебя зовут?
Грейг в ужасе скатывается по лестнице.
Нет, он не погружается в бездну раскаянья, как можно было бы ожидать. Он просто отодвигает случившееся в дальний угол - туда же, куда отправляются джинсы и куртка. Его самомнение в сущности не эгоистично: оно завязано не на его личность, но на служение, свободное от грехов своего слуги. Он ссорится с богом за молитвой - не из-за себя, а из-за Лизы. Ну сделай же что-нибудь!
Грейг ведёт занятие в классе у Лизы.
- Чего бог хочет от нас прежде всего? Что главное, дети?
- Любовь?
- Да, любовь.
Лиза валится в припадке. Грейг бросается к ней. Она знает, что за чудища прячутся за этим словом. И он знает... Проклятая омонимия, и, что хуже всего, не лишенная смысла...
Он отвозит Лизу домой - их встречает отец. Грейг оставляет Лизу в руках у её кошмара.
Он звонит в школу и просит обратить внимание на лизины проблемы.
Через час из школы перезванивают: спасибо за бдительность, отец Грейг, мы все выяснили, одноклассница воровала у Лизы ланч. Грейг-таки поспособствовал нарушению тайны исповеди. Но не той. Смешно. Он готов биться головой о стену.
Грейг сбрасывает напряжение в спортивном зале. Крепкий чернокожий тренер делится с ним своими теологическими сомнениями:
- Без Иуды ничего бы не было. Он заранее знал, что Иуда предаст и позволил ему сделать это. Получается, Иуда в основании вещей - что это значит? Простите, отец Грейг, вам это наверно неприятно слышать?
- Нет- нет, очень интересно, - рассеянно отвечает Грейг; они с неуёмным тренером уже вышли на улицу. Вдруг он сталкивается со своим безымянным любовником. Тот видит Грейга в одежде священника: они замирают как два соляных столба. Грейг стряхивает наваждение первый и сбегает.
Это начало катастрофы. Он видим. То, что он сделал, стало видимо для него, отразившись в чужих глазах, в глазах, которые до сих пор он осмеливался видеть только в зеркале. И этот чужой человек тоже стал видим и вдруг необходим.
Через несколько дней Грейг сам приходит к нему.
Они сидят на берегу ледяного моря, и Грейг рассказывает ему то, чего не говорил Мэтью. Достаточно того, что он католик...
- Когда в семинарии спрашивали, что вы будете делать, если перед службой узнаете, что церковное вино отравлено, у меня никогда не было сомнений. Служить мессу. Я думал, что веры достаточно, но теперь мне нужно знать. Он не хочет, чтобы я знал. Он молчит. Моей веры не хватает, чтобы слышать Его молчание.
Этот человек целует Грейга в ответ. Его зовут Грэм.
Они бродят по ветреному пляжу и неистово целуются; да, это самый легкомысленный способ решить Проблему, самый неверный и самый неотразимый.
Вернувшись в свой дом и свою церковь, Грейг закрывает дверцу шкафа. Но слишком многое уже утрамбовано в этом шкафу, и оно полезет наружу.
Он сослужит старому священнику, уже вышедшему на пенсию (Мэтью, кажется, куда-то уехал). В церковь входит Грэм. Грейг едва не теряет сознание. Этого человека не должно быть здесь. Здесь - не его место. Здесь Грейг в белых одеждах и он верит в силу этих одежд, когда не верит в себя. И даже когда почти не верит в Бога. Недостаток веры - искушение, которое можно преодолеть: главное - делать то, что должно.
После проповеди прихожане выстраиваются в очереди за причастием к двум священникам. Грэм встаёт к Грейгу. Вот он уже перед ним. Грейг не может двинуться. Одна, две, три минуты. Все смотрят. Старый священник косится. Грейг не даёт Грэму плоти господней. Другая плоть стоит между ними, и смешивать их кажется Грейгу нестерпимым кощунством. Грэм уходит.
Потом они ужинают со старым священником. Тот шутит очень монашески и очень католически:
- Бог наградил меня даром одинокой жизни и отсутствия желаний.
- Это два разных дара, и мне нужны оба, - отвечает Грейг.
И уже не может удержаться:
- Я смотрю на распятие и вижу обнаженное мужское тело. Я не могу справиться с этим...
- Я хотел уйти из церкви. Много раз, - неожиданно говорит старый священник, - Но это убило бы мою мать. А потом было уже поздно. Уходи и люби того, кого ты любишь. Прими решение.
- Но я не хочу уходить из церкви! Здесь моё призвание. Я рождён быть священником!
На это обетование или на это безумие старику нечем ответить.
(Здесь point. Люди склонны думать, что такого рода битвы происходят между тем, чего человек на самом деле хочет и мнимым желанием, которое навязало ему общество, культура, родители и т. д. Но это не так: главная битва - битва между одной страстью и другой, и каждая страсть - страсть быть тем, что есть на самом деле, породить себя в истине. Грейг не был бы счастлив, уйдя в розовый закат из места, где он мучает своего Бога и мучается от Его руки).
****
Грейг сидит на заседании приходского совета. Активисты жарко спорят о смысле благотворительности и социальной помощи:
- Они воспримут это как подачку!
- Но социальное жильё не подачка...
Мать Лизы громко настаивает на своём. Грейг сходит с ума. Он спрашивает её, с кем осталась Лиза - в очередной раз, и та в очередной раз недоуменно отвечает:
- С отцом.
У Грейга вдруг перемыкает внутри.
- Нет, я не могу больше участвовать в этом! - почти кричит он и хлопает дверью.
- Мы, кажется, утомили отца Грейга, - старается сгладить неловкость всесторонне положительная женщина, лизина мать.
Грейг в своей комнате молится так, как будто выясняет отношения. Он стоит на коленях, но колотит кулаками об стол. В нем нет ни капли смирения.
- Ты смотришь на это и молчишь, да? Ты думаешь, ты страдал больше всех? Ты один страдал, а другие, так, в шутку, не по-настоящему? Сделай же что-нибудь! Дай знак, что мне делать! Что мне делать, Господи?
Грейг не знает, что происходит в это время. Он не знает, что сорвав заседание совета, потому что ему было невмоготу, он запустил маховик событий, что ось причинности уже покосилась, и ведёт в другую сторону. Наверно это и есть провидение, и об этом настоящем провидении участвующие в нем не имеют ни малейшего понятия.
Члены совета в недоумении расходятся. Мать Лизы возвращается домой раньше, чем следовало. Визжит пожарная сигнализация: в кухне забыли еду на огне. Женщина бежит на второй этаж отключить сирену. Во внезапной тишине она слышит странные звуки из спальни:
- Нет, папа, не надо, не надо...
Она распахивает дверь и видит своего мужа на своей дочери. Схватив огромный кухонный нож, она вышвыривает его из дома.
****
Грейг стоит у алтаря с группой малышей. То ли готовит их к конфирмации, то ли объясняет им устройство собора.
К нему прорывается мать Лизы, страшная, не похожая на себя:
- Ты знал! - кричит она, протягивая к нему ведьминские руки, - ты знал и молчал! Будь ты проклят!
И с этим криком, вся вина, которую он до сих пор передавал Богу, падает ему на плечи. Imitatio Christi, ты ведь этого хотел?
Со всем этим грузом Грейг идёт к Грэму. К человеку, которому не дал причастия. Грэм открывает дверь: за его плечом Грейг видит какого-то парня и молча разворачивается.
Грейг едет прочь на своём велосипеде, его догоняет машина.
- Стой, - кричит Грэм, - стой!
- На что ты рассчитывал? - спрашивает Грэм, приноравливаясь к скорости велосипеда, - я долго ждал тебя, но ты меня прогнал. Садись в машину.
Грейг садится. Он не знает, на что рассчитывал. Он знает, что не имеет права ни на что рассчитывать. Он потерпел поражение и пришёл туда, где оно станет окончательным.
- Я люблю тебя, - говорит Грэм.
Грейг впивается в него.
Машина стоит на обочине. Грейг отчаянно прижимает голову Грэма к груди, будто боится, что его отнимут.
Подъезжает полицейская машина. Снаружи все выглядит до смешного не так, как изнутри. Или так. Их забирают за непристойное поведение.
Пожилой полицейский составляет протокол:
- профессия?
Грейг застывает.
- профессия?!
- Священник.
Полицейский поднимает бровь, но не от удивления:
- Католический?
- Да.
- Чертенок, - фыркает тот.
( подозреваю словцо посильнее - его не было слышно за озвучкой)
Полицейские знают, что интересно репортерам. На выходе из участка Грейга щёлкает местный газетчик.
***
Грейг и Мэтью завтракают. Смуглая подруга Мэтью не кладёт газету на стол, а как то боком протягивает её Грейгу.
Он смотрит на фотографию: жирный кегль подписи весело выкатывается вперёд: "ай-ай-ай, церковные мальчики!" Или что-то вроде того.
Грецг вскакивает и бежит наверх в свою комнату. Но он опоздал убежать, опоздал навсегда.
Мэтью ничего не понимает, вчитывается в газету, и бросается за ним. Он вышибает плечом запертую дверь, и с криком валится прямо на Грейга.
- Черт, я вывихнул руку!
Мэтью шипит от боли. Грейг неожиданно ловко вправляет ему сустав. Редко он может помочь кому-то так просто.
- Спасибо, - морщится Мэтью, - Ты... Что же ты молчал...
- Я хотел рассказать тебе. Так и не собрался.
- Знаешь что... Завтра ты будешь служить мессу вместе со мной.
- Это невозможно.
- Почему?
- Прихожане этого не поймут. Я опозорен.
- Ты человек. С тобой случилось то, что случается с человеком. Кто из вас без греха...
- Брось.
- Да почему же?! Это будет важно для всех...
- Извини, я бы все равно не мог служить завтра, - отвечает Грейг, - Я только что выпил тридцать таблеток парацетамола.
***
Грейг в больнице.
Его посещает епископ с вежливым букетом и невежливым выражением лица:
- Как вы себя чувствуете?
- Мэтью очень меня поддерживает. Он хочет, чтобы мы служили мессу, когда я выйду.
- Мессу?! Лучшее, что вы можете сделать сейчас - исчезнуть. Забиться в глухой угол и никогда оттуда не вылезать! Мы едва опомнились от прошлого скандала, и вот опять эта пакость.
Грейг не спорит. Он пытался исчезнуть. Епископ не скрывает недовольства тем, что ему это не удалось. Ты не на что не способен. Пристойный букет стоит на тумбочке у больничной кровати. Он даже принёс апельсины.
А потом появляется Грэм. Он тоже приносит букет - невзрачные помятые цветочки.
- Это ведь не конец наших отношений, правда? Мы будем встречаться?
- Не думаю, - говорит Грейг, - прощай.
Это конец. Тридцать таблеток парацетамола не справились с задачей. Он должен сам...
Грейг выписывается из больницы. Нужно забрать свои вещи, нужно проходить мимо бывших прихожан, для которых ты бывший священник, да и можно ли считать тебя настоящим после - нет, не величественного краха, а жалкого и неудобопроизносимого позора. И ещё кое-что нужно сделать перед отъездом.
Грейг идёт к дому Лизы. Её мать говорит с ним из-за двери:
- Нет, я не пущу вас в дом. Вам нечего здесь делать.
- Прости меня! - кричит он в закрытое окно, - Лиза, прости меня!
***
Епископ назначил ему место ссылки: деревня с парою стариков-прихожан, и высушенной мумией-священником.
Его столичная вежливость не оставляет даже царапины на дубовых морщинах этих людей.
- Радикулит? - сочувствует он старухе-экономке в медицинском воротнике.
- Нет, мода этого сезона, - отвечает она.
Священник-кощей не даёт ему руки. А после ужина на мерзкой дребезжащей латыни, дабы пощадить нравственность экономки, сообщает Грейгу, что он разлагающаяся язва на теле церкви, и ещё несколько витиеватых периодов в развитие темы.
- Никаких отлучек, - формулирует он главное правило послушания. Грейг кивает.
Он согласен быть наказанным. Но здесь хотели бы, чтобы его не было. Просто не было.
- Вы читали письмо в "Гардиан" ... - начинает он проповедь и чувствует как слова поодиночке разбитыми стекляшками падают к ногам. Его проповедь ничего не стоит. Его жизнь ничего не стоит. Все знают его жалкую тайну. Он не священник.
- Вы не хотите меня слушать, но подумайте, зачем-то же я послан вам, - говорит он в лицо Кощею и его малому стаду. Вот и нашлась ему новая должность: он - предупреждение, посланное людям. Правда они считают, что уже достаточно предупреждены.
Кошмар прерывается приездом Мэтью.
- Что это за тюрьма такая? Какое преступление ты совершил?
- Ты сам знаешь. Я нарушил обет.
- Ты нарушил одно из правил поведения для священников. Это не так важно.
- Это важно, Мэтью. Обеты, которые исполняются - это валюта церкви. Как ты удержишь её курс, если не принимать на себя обязательств? Во что верить, если никто не верен своим обещаниям?
- Важно не это. Ты должен поехать и служить вместе со мной.
Мэтью не видит проблемы там, где её видят все остальные. Мэтью умеет верить только в важное, а неважное выкидывает за борт. В конце концов, он просто добр. Этого достаточно на один вечер.
Они шалят как двое мальчишек: бегают по занесённым снегом дорогам, пьют в зале у камина, захлопывают дверь перед Кощеем, который сидит перед ней словно дуэнья.
- Чего он хочет? - удивляется Мэтью.
- Ну, он следит, чтобы мы не...
Мэтью хохочет, и они начинают изображать любовные вопли молодых лосей, обратившихся в гомосексуальность.
Оскорбленный старец уходит. Больше не хохочется.
- Ты любишь этого человека?
- Я... презираю его.
Тут Мэтью взвивается:
- Как ты смеешь его презирать? Кто дал тебе право? Вместе с ним ты презираешь всю любовь, которую люди вообще способны питать друг к другу. Она одна, и никакая её часть не хуже другой.
- Я презираю себя.
- Ещё бы. Так ты любишь его?
Грейг согревает в руках холодную рюмку:
- Да.
Мэтью уезжает в белое безмолвие:
- Если я не позвоню в течение трёх дней, высылай спасательную экспедицию.
Он сам был спасательной экспедицией. Грейг вдруг понимает, что свободен.
- Язва на теле церкви - это вы, - несколько по-детски говорит он любителю латинских инвектив и едет в запретный город.
****
Мэтью наблюдает, как эвакуатор увозит его машину - то есть церковную, у священника нет ничего своего.
- Отец Мэтью, вы так настаивали, что церкви нужно вернуться к евангельской бедности, отказаться от власти и статуса, - ехидно говорит епископ на том конце провода, - я подумал, что владеть автомобилем слишком обременительно для вас.
В последний момент Грейг решается служить мессу вместе с Мэтью. Служба превращается в скандал.
Простые и добрые люди, которые когда-то уговаривали его пропустить стаканчик, один за другим встают и уходят. У этих людей есть достоинство и они не хотят склоняться перед тем, кто не удержал своего. И сам Грейг разве не согласен с ними?
- Это надругательство!
- Я никогда больше не приду в эту церковь.
Мэтью пытается их перекричать. Для него эта служба - способ наконец-то сообщить им то главное, во что он верит:
- Кто из вас без греха? - кричит он прихожанам, - кто не нуждается в принятии?
Притча не действует: они не готовы видеть грех на амвоне в белых одеждах.
Вдруг Грейг выходит вперёд:
- Вы конечно спрашивали себя, зачем я опять пришёл к вам? Я пришёл попросить у вас прощенья.
Служба кончилась. Два священника стоят с облатками в руках. Тут должно быть две очереди. Но есть только одна - к Мэтью. Грех священника не отменяет таинства, но никто не хочет причащаться из этих рук.
Он стоит перед ними совершено голый: белых одежд больше нет. Нет никакого амвона. Сейчас это позорный столб. Если они хотели наказания грешника, они наказали его сполна. Вот она, humilitas.
Вдруг кто-то встаёт с задней скамьи и идёт мимо очереди прямо к Грейгу. Перед ним Лиза. Грейг даёт ей причастие и почти валится на неё. Он прижимает Лизу к себе и плачет безудержно. И она обнимает Грейга. Человека, который не сумел ей помочь. По крайней мере, у неё нет повода думать иначе. Так они и стоят, приникнув друг к другу, как будто один упадёт без другого.
Здесь уже не прощение, не отпущение грехов. Это чудо - мгновенное вторжение любви, прорезь ослепительной прозрачности на мутном, покрытом отпечатками тысячи губ стекле. Раньше он не знал. Теперь знает.
"священник": рекап
Английский фильм "Priest" 1994 года вынудил меня к жанру рекапа.
Фильм о жизни священника умудрился получить приз "Тедди" на берлинском кинофестивале.
Иногда хочется не продолжить, а просто повторить. К тому же это очень литературное кино, со сложной фабулой, красота которой проявляется даже в упрощении пересказа. Фильм многим обязан английскому католическому роману XX века - от Ивлина Во до Грэма Грина: это всегда история грешников - не великих, как у Достоевского, но способных вполне осознать своё положение.
Актеры по-английски обворожительны. Диалоги, местами блестящие и почти всегда остроумные, я не могу воспроизвести по памяти - у меня одни скелеты.
читать дальше
Фильм о жизни священника умудрился получить приз "Тедди" на берлинском кинофестивале.
Иногда хочется не продолжить, а просто повторить. К тому же это очень литературное кино, со сложной фабулой, красота которой проявляется даже в упрощении пересказа. Фильм многим обязан английскому католическому роману XX века - от Ивлина Во до Грэма Грина: это всегда история грешников - не великих, как у Достоевского, но способных вполне осознать своё положение.
Актеры по-английски обворожительны. Диалоги, местами блестящие и почти всегда остроумные, я не могу воспроизвести по памяти - у меня одни скелеты.
читать дальше