Третья часть совсем небольшая. Адские цейтноты отделяют меня от еще неясного финала.
В этот раз - музыкальная иллюстрация к тексту.
(Так же посвящается тому радостному факту, что Пит Доэрти полгода продержался без героина)
читать дальше
Они уже разговаривали с младшим Чилдрессом по поводу исчезновения его отца. Не обнаружили ничего кроме легкой психической заторможенности: "Отец не говорит мне, куда едет. У нас не заведено. Мы нечасто видимся". В воскресенье был дома, сестра подтвердит. Подтверждение от сестры стоит недорого. Теперь они явились к нему домой, чтобы увидеть Эролла "в присущей ему обстановке", как выражается Раст. Обстановка, и правда, такая, что присохнет и не отмоешься. Марти тянет зажать нос.
- Мистер Чилдресс, мы хотели бы еще раз пообщаться с вашей сестрой.
- Что она знает? Не стал бы он... отец... с ней разговаривать.
- Таков порядок. Мы просто зададим ей несколько вопросов.
- Она же нездоровая. Только собьет вас с толку.
Нечленораздельно ворча, гигантский увалень Эролл отправляется во двор искать сестру.
- Здоровых тут еще поискать, - бормочет Марти.
- Включая нас. Могли бы обменяться опытом.
Марти дергает щекой.
- Смотри-ка, - Раст подходит к лестнице на второй этаж, заваленной горами рухляди, - нездоровый человек отличается от здорового тем, что его внутреннее вывернуто наизнанку. Оно снаружи. Оно может осесть на стенах, поселиться в вещах или в голосах за окном. Все эти пыльные собачки и куколки - наверно сокровища сестры. Хотя, кто его знает, надо уточнить... А вот кассеты... Наш Эролл - поклонник классики. Форд, Хичкок...
Шумный обрушивающийся шаг.
- Подождите, моется она, - Эролл склоняет и без того сутулый медвежий загривок, следя за Растом.
- Вы "Психо" часто пересматриваете, мистер Чилдресс?
- Нет.
- Недавно смотрели. На кассете почти нет пыли.
- Мне там девушка нравится.
- Хорошая девушка. Впрочем, мамаша Нормана считала, что плохая.
- Все становятся плохими после смерти.
- Некоторые делаются лучше, если вынуть из них жало бытия.
- Если бы мать была жива, Норман бы справился. Но она сдохла и поселилась у него внутри. Очень трудно выгнать мертвеца из дома.
- Особенно удачно поселяются внутри те, кого мы сами убили.
Эролл распрямляется, едва не достигая потолка:
- Вы думаете, что Норман сам ее кончил?
- Мы можем это допустить, не так ли? Может, он и убил ее для того, чтобы она была целиком внутри него?
- Нет, он не хотел... Он думал, она уйдет, поэтому сделал мумию. Он не знал, что такое смерть. Он не знал, что там.
- А там....?
- Никто не умирает. Никто не умирает. Если бы не это, можно было бы все исправить, все сделать хорошо...
- Эролл, откуда у вас эти шрамы?
- Это знаки бога.
- Какого бога?
- Который никому не дает умереть.
- И зачем он вас располосовал?
- Это сделал враг. Но нельзя быть врагом бога. Просто не получится.
- А бог наказывает своих врагов?
- Однажды они просто узнают, что всегда служили ему. Когда они сражались с богом, он стоял у них за спиной.
- Как его зовут? Эррол, как зовут вашего бога?
- Каждый сам узнает его имя. Вы его знаете, детектив. ... А вот и она. Иди сюда, не бойся!
****
- Ну, и что мы выяснили, Раст? Лучше всего было бы прошерстить территорию, но для этого придется отравить его милую собачку. Ордера у нас не будет, пока мы не принесем лейтенанту что-нибудь в зубах.
Разговор с сестрой был еще более бессвязным. Впрочем, Раст с Эроллом, кажется, поняли друг друга. Раст любит собирать коллажи из мусора. Раст любит выкладывать из косноязычных обломков смертоносные слова. Странно называть любовью эту одержимость образами, последними перед окончательным распадом, перед вспышкой ничто. Или Раст, как они все, думает, что там нас ждет не ничто, а нечто еще более ужасное? Он его ищет, он его заклинает, однажды он вызовет его из тьмы. Или уже вызвал.
Раст не отвечает.
- Так что с кинолюбителем?
- Он как будто сообщил мне, что не стал бы убивать папу. Сообщил довольно убедительно. Но это ничего не значит. Его видели с кузенами Леду - это не удивительно. Таттл говорил правду - они тут все родственники. Он довольно страшный, да?
- Просто урод.
- Дети должны пугаться. Но конечно они не отличат какого-нибудь эксгибициониста от настоящего мучителя.
- Девочка, бежавшая от макаронного монстра?
- Ну да. А помнишь оскопленного беднягу из секты? Люди плохо понимают чужое безумие.
- Его плохо понял собственный отец.
- Эррол всему нашел объяснение. Правда, обоюдоострое.
- Почему мы должны ему верить? Ты думаешь, придурок не может врать?
- Человек лжет тем же способом, каким он говорит правду. У нас нет никакого мира про запас, из которого мы могли бы лгать безопасно и убедительно. Разве что раздвоение личности.
- Кстати, ты помнишь, куда ты заехал после... ну, когда у тебя случилось видение?
Марти натыкается взглядом на не менее пристальный взгляд. Расту наверно хотелось бы быть невидимым. Поздно. Ни один из них уже не будет невидим для другого.
- Слишком приблизительно. Куда-то, откуда я смог вернуться домой в одиннадцать. Ты хочешь проверить, не утопил ли я Чилдресса ненароком?
- Мы бы в любом случае выясняли, когда и куда ушел от Чилдресса последний посетитель...
- Естественно. Но если тебя интересует мое мнение о предмете - нет, я его не убивал.
- Я и не думаю, что ты мог убить его сознательно. Проблема в том, что ты не всегда бываешь в сознании.
- Я всегда в сознании. Я бы хотел иногда в нем не быть. Галлюцинации выключают естественную установку, веру в существование внешнего мира, все, чем сознание себя убаюкивает, кроме самого сознания.
- Ты уверен, что точно помнишь их содержание?
- А ты уверен, что точно понимаешь смысл собственных поступков? Вряд ли.
- Ну так я и убил Леду, - Марти вдруг понимает, что не хотел этого говорить.
- А я не убивал Чилдресса. Я знаю это так же точно, как ты знаешь, что убил Леду.
- Ладно, закончим.
- Нет, не закончим. Марти, я знаю, что не убивал. И Эролл знает. Мы все знаем о себе что-то, что заставляет нас изо всех сил это не знать. Ты прав, у меня нет оснований верить себе больше, чем любому другому. Поедем вдоль берега, может, что найдем.
****
Марти шевелит багром непрозрачную воду, затянутую зеленью. Все, что она берет, берет навсегда. Раст как будто всматривался в щель между досками. Нет, он просто сидит в мрачной задумчивости.
- Ты подлечишься. Я буду привозить тебе пиво и сигареты. Они разрешают пиво?
- Знаешь, как действуют соли лития? А электрошок?
- Подозреваю, что неприятно. Делать-то что?
- Ничего. Пива не захочется. Но спасибо, что предложил.
- Я просто хотел сказать... Раст, что бы там ни было, для меня оно ничего не меняет.
Раст поднимает на него глаза:
- Ты ведь сам для себя остаешься славным парнем, правда? И это хорошо... это правильно. Мне для этого не хватает невинности.
- Удивительно, как это ты не убиваешь всякого, с кем говоришь больше пяти минут. И как он тебя не убивает?
Раст зачерпывает мутной зеленой воды и трет лицо так, будто хочет обзавестись новым.
- Я уже чувствую себя в психушке. Плохой, упрямый пациент. Марти, ты в своем праве - можешь продолжать допрашивать реку, а я отправлюсь по делам. Отец и сын не навещали друг друга годами. Но есть человек, который сразу узнал о моем визите к Чилдрессу, - Таттл. Надо обсудить с ним, что означает "чистое сердце" в слове "чистосердечно".
- Давай, - говорит Марти, - я предпочитаю реку. Не думал, что ты обидишься.
- Я сам не думал. Оказывается, мне важно, чтобы детектив Харт считал меня вменяемым против всякой очевидности. Непрофессионально. И просто глупо. Забудь.
Марти смотрит ему в спину и не знает, что сказать. Он недолго будет допрашивать реку. Есть другие вещи, которые он хотел бы допросить, потому что их хозяева больше не отвечают на его вопросы. Раст этого не одобрит. Да и при чём тут Раст - в таких делах одобрение оскорбительнее отказа. Осуществлять незаконное проникновение в собственный дом он будет один (и с какой стати "незаконное"?). У него нет времени - Мэгги может очистить автоответчик в любой момент, если еще не сделала это.
****
Марти вскрыл бы замок, но Мэгги не стала его менять. Доверяет. Я тоже хочу тебе верить, Мэгги, хотя тебе это уже не нужно. Я хочу этого все отчаянней.
На стене гостиной нет их свадебной фотографии. А та, где он с девочками, оставлена. Какая деликатность. Он быстро проверяет стол жены, шкаф и тумбочку. Счета, какие-то больничные циркуляры, заключение детского психолога (почитать внимательней). Распечатка от адвоката. Собирает документы на развод. Это он знает.
Ставит автоответчик на перемотку. Воскресенье, когда нагрянули ее загадочные дела. Реклама. Реклама. Джей, напарница. Какой-то больной... Больной голос, странный, почти неузнаваемый, но узнаваемый, потому что Марти тоже слышал его почти таким, но всё же более узнаваемым... Он слышал его позже. В этот же день, но позже...
Серым выжатым голосом Раст говорит: Мэгги, я тут задержался, извини. Звоню из автомата. Сейчас приеду.
Марти вертит пальцами в воздухе, смотрит на пальцы и вспоминает, что пытается бросить курить. Бросить. Курить. Бессмыслица. Он смотрит на время записи. Около шести. Раст только вышел от старшего Чилдресса. Вряд ли он уже успел забыться на берегу реки. "Ты уверен, что точно помнишь содержание своих галлюцинаций?" Раст ответил вопросом на вопрос. Мэгги забрала детей в девять. У них было время на пару видений. Я не буду думать об этом. И он ни о чём не думает. Как будто кто-то умер и все, что было страхом, надеждой и отчаяньем, превратилось в просто тело. Простое мертвое тело, каких так много вокруг.
Марти ни о чём не думает ровно полчаса, а потом прыгает в машину и едет в больницу к Мэгги. Она на операции. Еще пяти минут хватает, чтобы понять, что часа ожидания он не выдержит. Не сейчас. Не здесь. Ни о чём не думать получается, только пока делаешь что-нибудь, хорошо бы непоправимое. Марти едет домой. То есть к Расту.
Перед дверью его сгибает внезапная боль в желудке. Марти упирается в тонкую доску лбом и ладонями и вдруг понимает, что больше всего на свете не хочет открывать ее. Он больше не хочет задавать вопросы. Почему у них не вышло обмануть его... Если бы они были осторожней, если бы покрывало Майи было плотней, как говорит Раст...
Дверь открывается и он почти падает внутрь.
- Марти, - Раст подхватывает его, - что с тобой?
- Прости, - говорит Марти, задыхаясь, и отталкивает Раста с такой силой, что тот ударяется о стену, - прости дурака, что поверил на миг в твою невменяемость. Ты безусловно не убивал шерифа. Ты был занят. Что там с содержанием галлюцинаций? Чтение Бхагаватгиты дает богатый материал?
По лицу Раста он видит, что тот понял все и сразу:
- Может, вид вашего заднего двора? Это случилось там, Марти. Не на реке. Меня мутило, я вышел на крыльцо и волны дошли до души моей.
- Почему же тебя мутило, Раст? Потому что ты трахал мою жену? Или просто с бабами уже никак? Хочется быть снизу?
- Я не трахал твою жену. Мы разговаривали. О тебе, в основном.
- Поэтому ты мне лгал? Поэтому готов был пойти подозреваемым по делу об убийстве?
- Ты говорил с Мэгги?
- Нет. Я послушал ее автоответчик.
- Понятно. Тебе не надо к ней сейчас. Подожди. Она сама расскажет.
Марти чувствует, как его голова превращается в кровавый пузырь. Подождать, пока она лопнет?
- Ты... ты... Почему именно ты?
- Я здесь случайно. Просто подвернулся под руку.
- Ты требовал от меня веры... Я чувствовал, что я тебе ее должен. Да я же никому другому, никакому со всех сторон нормальному человеку, не верил так, как тебе! Как ты все это...? Как ты можешь быть такой тварью?...
- Марти, это не моя тайна. Мэгги решать.
- Что решать?
- Что она хочет тебе сказать.
- Ты распоряжаешься тем, что мне знать о моей жене? И что для нее лучше? Гребаный решальщик!
Раст вдруг делает шаг ему навстречу и делает его зря. Марти едва не кричит ему "стой!", но сила, избавляющая от боли, опережает его. Он бьет куда-то в лицо, не глядя, он хочет пробить себе выход.
Раст падает, пытается подняться, Марти бьет его еще раз коленом под дых, и в этот момент сила оставляет его. Выхода здесь нет. Он стоит, опустив еще горящие ладони. Раст сейчас мог бы сделать с ним что угодно. Но Раст сидит у его ног и зажимает нос, из которого хлещет кровь. Марти деревянными ногами идет в ванную и приносит ему мокрое полотенце.
Раст начинает смеяться - так, как смеются люди, когда их душит нестерпимая неловкость.
- Что?
- Ты уже приносил полотенце. Тогда я сказал, что у вас с Мэгги все кончено. Сейчас - что кончено не все. В сущности, разницы никакой.
- Замолчи. Отвезти тебя в больницу?
- К Мэгги? Не стоит.
- Я хочу с ней поговорить. Немедленно.
- Не трогай ее.
- Я не бью женщин.
- Марти, - Раст говорит, запрокинув голову, кровь растекается по щекам, пачкает воротник, - я понимаю, Мэгги - это фетиш, знак того, что ты живешь единственно правильную жизнь. Мэгги и девочки - твое оправдание. Но ты не можешь... ее жить... Не мучай их.
- У тебя ничего нет, Раст. Ты нищий. Может, для тебя так и надо. Может, ты достигнешь просветления - пока незаметно. Но я не променяю то, что есть, на то, чего нет.
- Ты же все разносишь в щепки... В труху. Все, что есть.
- Скажи это самому себе!
Марти захлопывает за собой дверь и едет в больницу.
****
Марти пытается складывать слова так, чтобы из них получился не тупик, а проход. Он больше не хочет обвинять. Он уже сделал это. Маленький зубастый божок слизывает кровь с пола. Он даже извинится. Он признает себя неправым, чтобы утвердить свое последнее право - держать дверь открытой. Только не напугать.
Он видит ее издали уже на парковке.
- Мэгги!
- Ты совсем обезумел? - в гневе она чуть выдвигает челюсть.
- Раст звонил?
- Какого черта ты вламываешься в мой дом? Ты вообще знаешь что-нибудь про границы? Где ты, где я? Где твое, где чужое? Может, мне в полицию пойти? Для твоей же пользы - вам положен бесплатный психолог, пользуйся!
Раст не сказал ей об... эксцессе. Гордый. Иначе бы она кричала совсем другое. Марти переводит дыхание. Не будем спорить, чей это дом.
- Мэгги, прости. Я не считаю, что правильно сделал. Но я сделал это не для того, чтобы на тебя давить. Для меня невыносимо не то, что ты делаешь, а то, что ты это от меня скрываешь. Я знаю, что ты встречалась с Растом - мы можем поговорить об этом.
- Я уже сказала, с кем ты можешь поговорить об этом. Не со мной.
- Мэгги, я люблю тебя. И говорить хочу только с тобой.
Она убирает со лба волосы, которыми неуместно играет ветер.
- Не нужно, Марти. Если любовь ничего не меняет в жизни, значит, это западня.
- Нас в этой западне двое. Мы должны быть заодно.
- Нет, Марти, мы по разные стороны. Один - охотник, а другой - добыча. Я не хочу быть добычей, даже самой ценной. На почетном месте в ряду трофеев.
- Мэгги, я тебя преследую, потому что я от тебя завишу. Думаешь, мне легко это сказать? Все мое пропитано тобой.
- Да-да, все пропитано мной, как одеколоном. Но меня там нет.
- Так будь со мной по-настоящему! Будь со мной!
- Не кричи, - Мэгги быстро оглядывается, - Пойдем подальше.
Они молча идут по больничному парку. Марти сжимает и разжимает кулак, как будто там вцепилось в плоть существо, которое нельзя выпустить и не получается придушить.
Мэгги садится на скамью, спрятанную за стеной плотного кустарника и показывает ему на другую, стоящую к ней прямым углом.
Мэгги кладет крепко сжатые ладони на чугунный столик и смотрит на них как на поплавок:
- Нам надо отлепиться друг от друга.
- Это Раст думает, что никто не может быть счастлив и лучше учтиво лежать каждому в своем гробу. Но ты-то зачем слушаешь его ересь?
- Ничего такого он не думает. И при чём здесь он? Дело не в том, что мы не можем быть счастливы, Марти. Мы не можем быть живыми. Вспомни, как ты сидел перед телевизором с каменным лицом, лишь бы не разговаривать со мной. Как притворялся спящим. Как я превращалась в истеричку, потому что ты открывал глаза, только если я очень громко кричала. Потом было мерзко. Трудно любить другого, когда сам себе противен.
- Я знаю. Я ходил к женщине, с которой не был противен сам себе. А потом от чувства вины начиналась ломка. Двойная доза отвращения к себе. И новый круг.
- Теперь ты можешь посещать таких женщин по расписанию и без всякого послевкусия. Повысишь самооценку.
- Я сказал правду и ты обиделась.
- Обиды в прошлом. Просто напоминаю тебе о выгодах холостяцкой жизни.
- И себе заодно?
- Если бы мне это так легко давалось...
- Не легко, Мэгги. Не легко... Скажи мне, зачем вы встречались?
- Опять. Ты и пяти минут не способен интересоваться мной самой. Главное, чтобы я была в твоем загоне.
Марти вдыхает и выдыхает:
- Так. Давай зайдем с другой стороны. У нас неприятности на работе. Раст лгал мне. Фактически он исказил важные обстоятельства дела, только чтобы не выдать, что вы виделись. Думаешь, все дело в моей безумной ревности?
- Это я просила его прийти. Я хотела... Уже не важно, чего я хотела, теперь я в этом не нуждаюсь. Он мне помог, хотя и не так, как я задумывала. Помог увидеть все, как есть.
- Как есть? Что он может об этом знать.
- Тебе не за что злиться на него.
- Я просто ему не верю.
- Ты просто эгоист. Тебе нужно верить, будто мир устроен так, что ты будешь счастлив и при этом прав. А он... отказался от награды.
- Ты не знаешь, в чем его награда.
- А ты знаешь?
Марти стискивает зубы.
- Что ж, я расскажу. Если ты решил, что Раст имеет на меня какие-то виды... это не так. Это я имела на него виды. Я хотела оторваться от тебя. Чем сильнее я натягивала нить, тем сильнее ты тянул обратно. Надо было ее оборвать. Покончить с этим. Мне хотелось взорвать бомбу, чтобы разнесло весь этот дом, в который ты так веришь, и нас бы разметало взрывной волной далеко друг от друга. Кажется, я свихнулась от боли. Я попросила Раста приехать, когда девочки будут с тобой. Он пришел какой-то... распадающийся, почти как в в день нашего знакомства. Я поцеловала его. Он пытался пошутить: я тоже выбивал клин клином. И меня зажало между клиньями. - Перестань думать, - сказала я. Просто сделай то, что хочешь. Какая разница, зачем мне это нужно. Сделай то, что нужно тебе. - Когда-то я не сделал того, что было мне нужно. С тех пор уже никогда не получалось. - А что тебе было нужно? - Умереть. - Какая чушь, -сказала я и опять поцеловала его. Он меня обнял. А потом вдруг оторвался и вышел прочь. Я ждала. Долго. Потом пошла за ним. Он сидел на крыльце во дворе. Казалось, он не видит и не слышит. Только... он плакал. Из глаз текли слезы, но сами собой, без его участия. Я испугалась, стала его трясти. Он не сразу вернулся в себя. Потом... Мы даже что-то выпили. Он сказал только, что увидел ответ на один вопрос, и с ответом несогласен. Нам обоим должно было бы быть стыдно, но почему-то не было. Будто занавес упал. Время вышло. Ты звонил из боулинга. Раст сказал на прощанье: ты хотела поймать его в силки его гордости, а попалась сама. Выпусти себя. И если для этого надо признать, что ты все еще его любишь, сделай это... Вот и все.
- И что же, он прав? - выдавливает Марти тяжелыми непослушными губами.
- Он прав. Я люблю тебя. Мне стало легче, когда я с этим согласилась. Но из этого больше ничего не следует.
- Чего ты хочешь от меня, Мэгги?
- Ничего, Марти. Совершенно ничего. Ступай с богом. А мне пора домой.
****
Продолжение следует