"где современный человек изображен довольно верно"
- не забавно ли, что верно он изображен именно в байроновских фантасмагориях и вокруг них?
Тут и до фанфиков не далеко (которые соединяют установки авторской и формульной словесности))
Я продолжила свои штудии фан-словесности и заглянула в мир Гарри Поттера .
Как известно, фандомный мир Гарри Поттера - на самом деле , мир Северуса Снейпа.
В Северусе Снейпе вы с легкостью узнаете фандомного Шерлока ( а иногда и Мориарти) - не из-за схожести психотипов (которой может и вовсе не быть), а потому они занимают одно и то же место в системе мира - место отторгнутого миром и отторгающего его лиминального существа.
Это носитель травмы, мстящий за свою травму. Досуг имея, в нем всяк узнает байронова Каина-Манфреда, Франкенштейна Мери Шелли, Овода Войнич далее везде, а литературно восходит он едва ли не к Сатане Мильтона.
Эта резиновая травма хорошо растяжима ( что и обеспечивает огромную устойчивость данной фигуры): от несчастного детства до несогласия с тем, каков мир вообще - последний случай как раз дает фигуру романтического героя, но и ему нужна какая-то базовая уязвленность не идеологического свойства.
Интересней всего то, что и показало дальнейшее развитие европейской литературы: романтический герой вовсе не исключительное и лиминальное существо - а нормативный продукт некоторого воспитательного проекта, впервые обратившийся к условиям своего производства.
Бурная активность романтического героя на самом деле компенсация начальной пассивности и является отражением открытия первичной непринадлежности себе. Сознание непринадлежности себе есть особый тип рефлексии, который можно связать с описанными Фуко техниками производства субъекта институтами (медицинскими, полицейскими, образовательными и пр.): власть учит человека владеть собой, чтобы это владение сделало его вполне подвластным. Но субъект, принявший ценность владения собой, оказывается конкурентом любой внешней институции - он хочет стать сувереном самого себя. И не может, естественно ). Человек дан себе в пользование, а не в полное обладание.
Момент насильственного становления "собой-не собой" постепенно придвигается все ближе к интимнейшему полюсу себя - и вот уже оказывается там , где первая любовь и первая власть вызывают нас из тьмы.
(И, возвращаясь к Татьяне в онегинской библиотеке - да, она узнает, что он сделан, что сделана и она сама - это не лишает свободы и даже не освобождает от любви. Персонажи узнают, откуда они взялись у автора, автор - откуда он взялся у самого себя).
Мне кажется, что брутальное кинковое фантазирование часто связано не столько собственно с индивидуально недопройденной доэдиповой стадией (хотя конечно случается и такое), сколько с отыгрыванием исходного опыта подвластности в самом радикальном виде. По сравнению с героем "нормальной" литературы персонаж фанфика, видимый нам изнутри, резко сдвинут к страдательному модусу. С ним "нечто сделано" и эту сделанность себя он, с разной степенью патетичности, и переживает.
Сравним modus vivendi ф-персонажа и героини любовного романа (самого "беспомощного" жанра массовой литературы, откровенно обслуживающего фантазмы) и станет очевидно: ее страдательный опыт жестко цензурирован: нормальность ее несчастья соответствует нормальности финального счастья.
Фанфик как непечатный жанр свободен от требования нормализации и именно это позволяет через сюжетный макабр выпустить на свет пугающую тайну не владения собой - утраты субъектности (при сохранении самосознания).
Видимо поэтому одна из самых распространенных сюжетных единиц - фантазия изнасилования и вообще телесного насилия.
Меня сделали ... Волком, преступником, жертвой - не важно. Дальше уже начинается компенсирующее и нормализирующее фантазирование.
Но и сама нормальность в фанфике устроена не так, как в официальной словесности: герой-травматик находит утоление в слиянии и других "неправильных" способах близости.
Работа травмы "чужая жестокая воля сделала меня таким" , пройдя стадию отрицания, разрешается в принятии чужой воли, может быть, не менее деспотической, но уже именно чужой, отделившейся от моей собственной природы. Собственно в этом ее жгучий эротизм.
Фантазм фанфикшена заключается в позволении делать друг с другом все что угодно и тем самым достигать близости.
Эта близость достигается именно выворачиванием начальной ситуации самооочуждения. Кто-то другой берет тебя и тем самым присваивает себе твою неспособность овладеть собой. Насилие снимает другое изначальное насилие, момент которого невозможно восстановить.