Уже несколько дней меня преследует заблудившаяся во времени мысль о последнем свидании Шерлока и Джима. Все это уже десять раз пережили, а меня только начинают "мучить смутные подозрения", хотя я и Мориарти-то никогда не интересовалась по-настоящему.
Вопрос, что случилось с Шерлоком внутри этого события, не менее загадочен, чем вопрос, что случилось с Джимом, хотя последний и оплатил свою тайну высшей мерой.
(Только я по нервности не могу пересматривать эту сцену, что конечно лишает мои толкования всякой основательности)
читать дальше
Самое поразительное начинается, когда Шерлок узнает, что никакой загадки у Джима, как у природы по Тютчеву, не было и нет.
Так же, как невозможно разоблачить Джима-человека - его не существует, не существует и того, что всегда влекло Шерлока сквозь людей - большой Игры, которую бы затеял великий игрок.
Именно здесь вопрос о цели и причине окончательно сменяется вопросом о смысле. Шерлок о него уже спотыкался в ходе безумного чаепития, но был отвлечен фантомом мировой Игры и универсального ключа ко всему. Но теперь ничего кроме этого вопроса не остается. И тут поведение Шерлока резко меняется. Они не враги больше, хотя так или иначе убьют друг друга. Вопрос о смысле уничтожает стороны противостояния, если он задан всерьез. Мы все по одну сторону.
Понятно, что этот вопрос не имеет дискурсивного ответа. Ответом является само присутствие "здесь и сейчас" или его невозможность, отказ.
И Шерлок вдруг, с явной мукой и физическим напряжением, начинает присутствовать.
Именно этим объясняется сбивчивая странность их уже не противостояния, а разговора, а не тем, что Шерлок в последний момент решает умилостивить демонов.
Когда он говорит Джиму: "я тоже могу сжигать", это не значит физическую угрозу или, наоборот, смешное заигрывание типа "я такой же демонический, как ты", потому что единственный контекст, к которому он этим "сжигать" отсылает - пресловутый разговор о сердце на первом свидании: "Убью тебя, но потом, по крайней мере, не сразу убью, а сожгу твое сердце.- У меня его нет. - Это не совсем правда".
Что Шерлок пытается сказать Джиму, возвращая ему его же собственные слова?
У Джима нет никого похожего на Джона, и как разные умные люди отмечали, у такого Джима его и не может быть. Но Шерлок говорит ему: у тебя <еще> есть то, что можно сжечь. Сам Шерлок? Не совсем.
Сердце - не приватная маленькая слабость, которую ты стыдливо позволяешь себе посреди ледяного мира, не удобный или строптивый "любимец" . Сердце и есть центр мира, утверждение его живым, а не мертвым. Живым - то есть способным наносить удары и быть значимым даже в абсолютном отрицании. Не "мир сей", из пустот которого Джим до сих пор выдувал свои пузыри, но тот, который нельзя ни убить, ни использовать.
Расстановка сил меняется. Неуязвимое ничто, бывшее силой Джима, вдруг тает. Но и победой Шерлока это не назовешь. Больше нет побед. Жизнь возвращается как способность умереть.
Джим убивает себя, и опровергая, и признавая это.
"Ты такой же, как я... Да... спасибо" - Как будто великодушная оригеновская ересь о всеобщем финальном спасении грешников, оказалась правдой. Ты спасен - придется уничтожить себя самому. Иногда нечего больше делать со спасением.
И слезы Шерлока, кажется, обо всем и обо всех.
Смысл приходит как боль отрешения от всего, что раньше не умел отделить от самого себя. Ныне отпущаеши.