Хочу умереть
"Хочу умереть
И в русскую землю
Зароют меня!
Французский не буду
Учить никогда!
В немецкую книгу
Не буду смотреть.
Скорее, скорее
Хочу умереть!"
И в темной могилке,
Как в теплой кроватке,
Я буду лежать,
Страшась и боясь,
А смерть надо мною
Все будет летать,
Порхая, кружась.
Но страх я забуду,
Как только скажу
Слова роковые,
Опять повторю:
"И в русскую землю
Зароют меня.
Французский не буду
Учить никогда.
В немецкую книгу
Не буду смотреть.
Скорее, скорее
Хочу умереть"
(малороссиянка Милица, 13 лет)
Извилистые умом футуристы "Гилеи" во второй "Садок судей" сунули это стихотворение. Хлебников особенно настаивал.
читать дальшеЧто-то сейчас этот ликующий ритм призывания смерти ребенком, который видит ее и как мать, и как демоницу, навевающую страшные сны, по-настоящему меня задел.
Кажется, девочка, с такой заклинательной силой отказывающаяся смотреть в немецкую книгу, должна чуть позже написать "На твой безумный мир ответ один - отказ", но, нет, это была другая )
Сквозь одурение болезни так внятно это отворачивающееся движение - "ничего не надо". И даже странно, что существуют какие-то другие соблазны, когда вот он очевидный и окончательный - "ненужность ничего", и удивительны люди, которые умудряются желать...
И это не потому, что мир плох и недостоин такого редкого посетителя как ты - пошлое и неправдивое чувство; просто на такой скорости относит от него, что трудно зацепиться взглядом за свет в чужом окне и полюбить бесконечно удаляющиеся подробности.
А бог любви, как известно, - бог деталей.
Читаешь-читаешь "немецкие книги", а потом вспоминаешь в очередной раз, что "Смерть - немецкий учитель"... (если что - это вообще не про "немецкое" )
Но девочка-то желает. Упругая сила отлетающих от шага слов - "умереть" здесь просто имя для этого завораживающего "никогда", что означает - "во веки веков".
***
Вообще-то я хотела написать про то,что никакое знание себя не помешает организму разыгрывать вечную партию саботажа. Всякий раз, когда жизнь в ее социальном измерении придвигается слишком близко и требует, чтобы ее приняли всерьез, я ударяюсь головой и за несколько дней успеваю достаточно отодвинуться. Буквально ударяюсь. К частью, необходимость всерьез отодвинуться бывает не каждый год.
В этот раз речь идет о вещи, по-настоящему важной, и к удару по голове я прибавила простуду, что для других, конечно, тривиальность, но для меня достижение - я очень редко простужаюсь.
Вообще интересно, как это люди верят, что они по-настоящему и непоправимо здесь, что нельзя выйти в другую комнату и поглядывать оттуда с доброжелательством и состраданием, но без эгоистического страха "за мной пришли". Только память о настоящей смерти заставляет тебя возвращаться в эту комнату, чтобы "что-то сделать".
Господи, что?
И может ли жизнь любить сама себя, а не что-то совсем другое, и все же неуловимо похожее на...
Прекрасное стихотворение Ольги Седаковой обо всем этом:
БОЛЕЗНЬ
1
Больной просыпался. Но раньше, чем он,
вставала огромная боль головная,
как бурю внутри протрубивший тритон.
И буря, со всех отзываясь сторон,
стояла и пела, глаза закрывая.
И где он едва успевал разглядеть
какую-то малость, частицу приметы –
глядела она. Поднимала, как плеть,
свой взгляд, никогда не любивший глядеть,
но видевший так, что кончались предметы.
И если ему удавалось помочь
предметам, захваченным той же болезнью,
он сам для себя представлялся точь-в-точь
героем, спасающим царскую дочь,
созвездием, спасшим другое созвездье.
Как будто прошел он семьсот ступеней,
на каждой по пленнице освобождая,
и вот подошел к колыбели своей
и сам себя выбрал, как вещь из вещей,
и тут же упал, эту вещь выпуская.